Тайны Истон-Холла
Шрифт:
Стоит, наверное, оставить ребятам записку, решил он и, вырвав из томика стихов тонкий лист чистой бумаги, присел рядом с огнем, чтобы не онемели пальцы, и нацарапал огрызком карандаша: «Возвращаюсь в форт Макгарри». Нацепил ее на ржавый гвоздь, торчавший из косяка двери. Вид клочка бумаги ободрил его, пожалуй, больше всех предыдущих приготовлений. Бросив прощальный взгляд на хижину, перекинув через плечо винтовку и закрепив на груди упряжь, он спустился по небольшому промерзшему склону холма и двинулся по руслу реки на юг.
Бледное арктическое солнце стояло в зените. Тишина, казалось, даже большая, чем та, что поразила его, когда он впервые переступил порог хижины, обволакивала землю. Двигаясь вперед, он страшился ее и в то же время боялся нарушить, а потому старался ступать как можно беззвучнее. Даже собственное дыхание раздражало его. Он то и дело направлял полозья по новому желобу, чтобы скользили мягче. Русло, как он с облегчением убедился, было вполне различимо: тонкая примятая полоска снега, бегущая вдоль шеренги темных елей и мелькающего подлеска. В какой-то момент выскочил из своего укрытия белый заяц и стремительно перескочил через дорогу. Все, больше никакого движения.
Сразу за костром и под лапами ели образовалось какое-то темное пятно, очень похожее на животное, нежащееся в тепле, исходящем от огня, — так, бывало, ложились подле камина собаки в доме его опекуна. Весьма заинтригованный этим уникальным феноменом, он изо всех сил напряг слух, но не уловил ничего, кроме потрескивания сучьев в костре да слабого свиста пара, вырывающегося из чайника, поставленного на краю. Сделав несколько глотков горячей волы, он вновь задержал взгляд на темном пятне, однако на сей раз оно оказалось в его воображении более расплывчатым, не столь четким. Может, это просто обман зрения, подумал он; оно и неудивительно — ведь дело происходит в такой глуши, да и все его чувства напряжены до крайности. Некоторое время спустя он вытащил из огня ветку и, прицелившись, бросил ее в сторону пятна, но ничего из этого не вышло, только шипение послышалось: это палка воткнулась в снег горящим концом.
На следующее утро он проснулся задолго до того, как первые лучи солнца коснулись верхушек елей, позавтракал, склонившись над тлеющими углями, загрузил санки и за полчаса до рассвета продолжил путь. Снег прекратился, и земля под ногами сделалась тверже. Это позволяло двигаться быстрее, чем вчера. Часам к десяти он оказался на открытой местности между двумя лесными опушками, дорога там поворачивала на юг, сливаясь с замерзшей водной поверхностью. Отсутствие снежного покрова угнетало его. С каждым шагом он казался себе все больше похожим на крохотное существо, прижатое к необъятной поверхности, так что, увидев через милю сумрачные лесные полосы, почувствовал облегчение. Присев на ствол упавшей и перегородившей путь ели, он перекусил ломтиком солонины, оставшейся от вчерашнего обеда, и бисквитом. «Мало, — говорил он себе, проглотив последний кусок, — конечно, я голоден». Ноющая боль в желудке не проходила. Почти в тот же миг из подлеска, ярдах в двадцати от него, выскочил заяц; он инстинктивно — настолько хотелось свежего мяса — потянулся к винтовке и спустил курок. Но пальцы в толстых рукавицах едва шевелились, и он промахнулся. Глядя вслед удирающему зайцу, он пожалел о стрельбе — возникло странное чувство, что, столь дерзко нарушив тишину, он привлек к себе внимание, чего более осмотрительный человек непременно постарался бы избежать. Что-то побудило его проверить оружейный запас. Осталось всего семь патронов, он решил больше не стрелять по зайцам и кроликам. Ближе к полудню достиг еще одной большой еловой рощи, разделенной надвое дорогой. Лес вроде кончается, сказал он себе, об этом свидетельствует становящийся более разнообразным пейзаж. Виднелись холмы — предвестие пока еще не видимых гор. Это его порадовало — значит, он приблизился к форту Макгарри, расположенному, как ему известно, на возвышенной местности. Он дошел до дороги, бегущей между еловыми деревьями, где она вытягивалась в безупречно ровную, в милю длиной линию, и тут инстинкт — подобный тому, что заставил его выстрелить в зайца, а затем проверить патронташ, — побудил его обернуться.
В тридцати ярдах позади него, чуть ли не тыкаясь мордой в снег и навострив серые уши, крался волк. Именно волк; он уже не такой новичок в этих краях, чтобы не распознать зверя. Широко расставив ноги по обе стороны от саней, он с тревогой наблюдал, как хищник неторопливо двинулся в его сторону, затем ярдах в двадцати остановился и прилег на передние лапы. Он достаточно хорошо знал повадки волков, чтобы понять, что перед ним серьезная особь — исхудалый, правда, и, похоже, несколько оголодавший, но длиной от кончика носа до хвоста добрых пяти футов, дюймов тридцать в холке. Ему вдруг подумалось, что волк преследует его с того самого момента, как он тронулся в путь, и это подозрение немного его смутило. Впрочем, у него есть винтовка за спиной, семь патронов, и можно не беспокоиться понапрасну. Накинув лямку, привязанную к саням, на плечо и бросив последний взгляд назад, он вновь двинулся в дорогу.
Час спустя деревья начали погружаться в тень, на землю спустились сумерки. Он тщательно выбрал место для ночевки: участок земли под лапами очень крупной ели. Нарубив в ближайшем кустарнике веток, он развел костер и устроился у самого ствола дерева. Поев и согревшись, почувствовал себя бодрее. Два, максимум три дня, и он окажется в форте Макгарри, потолкует с начальником, сбреет бороду у местного цирюльника. Волка не видно, он даже не пытался высмотреть его с того самого момента, как начал разводить костер, но подозревал: хищник где-то рядом. С наступлением темноты он напряг зрение, напряженно всматриваясь в мрак за границей света от костра. Он почти убедил себя, что волка здесь нет — обнаружил, наверное, по пути
Этой ночью он почти не спал, лишь время от времени погружаясь в беспокойную дрему, и ему виделось, будто он бежит, не останавливаясь, по каменистому берегу, преследуемый чем-то белым и развевающимся на ветру вроде простыни. Она летела позади него с постоянной скоростью, ожидая, когда он обессилеет и остановится. Очнувшись в какой-то момент, он увидел, что костер почти догорел, а волк лежит всего в десятке футов от него, достаточно близко, и можно даже разглядеть жесткую щетину на морде и вздымающиеся серые бока. Подбросив в костер ветки и привалившись поудобнее к стволу, он не сводил с волка глаз. Проснувшись серым утром и увидев над головой низко нависшее небо, обещавшее снегопад, он посмотрел туда, где лежал волк, но никаких признаков жизни не обнаружил. Это взбодрило его, он с аппетитом позавтракал. Но собирая пожитки и грея у догорающего костра ноги, краем глаза заметил, как по густому кустарнику, справа от него, крадется вчерашний знакомый. В его отсутствие человек не переставал о нем думать и сейчас, собирая воедино обрывки этих мыслей, почувствовал себя увереннее. Если волк собирается преследовать его до самого форта Макгарри, что ж, у него есть ружье и семь патронов и он может развести огонь, который отпугнет даже самого свирепого на всех северных территориях волка. Пусть эта зверюга, если так уж хочется, идет за ним! Ему наплевать. Таким образом он взял себя в руки, накинул на плечи лямки от саней и в очередной раз двинулся вперед.
В это утро ему повезло. Снег так и не пошел, дорога подмерзла, а под ногами скрипел ледок. Более того, он обнаружил — или ему это показалось — некоторые признаки, свидетельствовавшие о том, что форт Макгарри недалеко: сломанное стремя, валявшееся на обочине дороги, и почерневшее кострище, наполовину прикрытое снегом. Все это убедило его, что путешествие подходит к концу. Ощущая явный подъем духа, он решил идти не оборачиваясь. Правда, видел, что в тридцати — сорока ярдах сзади бредет волк. Что ж, пусть его! Ему-то какое дело? Но бросив очередной взгляд через плечо и убедившись, что серая масса никуда не исчезла, он понял, что попал в беду. Сам того не заметив, он приблизился к противоположному краю дороги, где почти вплотную к ней рос скрытый снегом кустарник. Он наступил на птичье гнездо, и прямо у него из-под ног, яростно хлопая крыльями, вылетела крупная тетерка. От неожиданности он замахал руками, отгоняя птицу, споткнулся о корень дерева и рухнул на землю. Сразу же поднялся, почувствовав, однако, как разъяренная тетерка продолжает бить его крыльями по голове. Ступня не действовала. Стоя на здоровой ноге и используя повернутое дулом вниз ружье как костыль, он ощупал пальцами правой руки поврежденную ногу, скрипя зубами от боли, поднимавшейся от ступни к колену. То ли лодыжка сильно растянута, то ли связки порваны, трудно сказать. Ясно одно: нога не держит, а это значит, он практически обездвижен.
Время близилось к полудню, блеклое зимнее солнце бросало на землю мутный, слегка загадочный свет. Волк остановился в двадцати ярдах позади и, припав на передние лапы, с интересом разглядывал его. Несколько минут он продолжал бессмысленно стоять на месте, по-прежнему ощущая боль в лодыжке и соображая, что предпринять. А что еще? Разложить костер да как следует осмотреть ногу. Солнце начало медленно переваливаться за горизонт. Он соорудил небольшой костер у обочины, подождал, пока пламя поднимется повыше, разложил циновку, снял ботинок и толстый носок. Нога вся исцарапана, лодыжка вздулась почти вдвое против своего нормального вида. Тем не менее решив, что скорее всего она все-таки растянута, он туго обмотал ее куском материи, обулся и присел, вновь задумавшись. Опять-таки оставалось только одно — заночевать, надеясь на то, что к утру он будет в состоянии передвигаться. Неторопливо, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть, он набрал побольше сучьев, сложил их в кучу рядом с костром и, кляня судьбу за свои неудачи, уселся на циновку в ожидании наступления темноты. Волк по-прежнему лежал в двадцати ярдах, не спуская с него глаз. Когда тени стали удлиняться, он заметил, что волк приблизился: теперь он находился уже в десяти ярдах от костра. Человек понимал, что его ленивые движения здесь, вблизи тепла, обманчивы, хищник следит и отмечает каждый шаг — даже когда рука тянется к коробке с печеньем, прижимает уши к туловищу, готовый в любой момент податься назад, стоит лишь увидеть, как путник поднимается на ноги. Он провел бессонную ночь, болела лодыжка, да и мысли не давали покоя: волк совсем рядом, за кругом света от костра, а он практически беззащитен.
На рассвете он очнулся и обнаружил, что костер почти погас, а расстояние между ним и волком сократилось до двух ярдов. Выругавшись, схватил горящую головешку и швырнул в зверя, заставив его отползти подальше. Лодыжка сильно болела. Шел густой снег: на циновке уже вырос слой в дюйм, а то и два толщиной. Он всячески бодрился, говорил себе, что останется лежать здесь, вдали от людей, пока нога не заживет — у него есть винтовка и семь патронов, — но при этом отлично понимал, что, если не тронется с места, его просто засыплет снегом. Спасение заключается в движении, том движении, которое дикий край ненавидит, однако проползти даже несколько футов оказалось немыслимо больно. Волк по-прежнему зорко наблюдал за тем, как он готовится, складывает на сани свои пожитки и, используя ружье как костыль, пытается выбраться на дорогу. Не пройдя и десяти ярдов, он вновь упал в снег, кляня на чем свет лодыжку и судьбу, забросившую его в такую даль, отнявшую спутников и наславшую тетерку, из-за которой он повредил ногу. Напуганный его хриплым голосом волк отступил на несколько шагов, но увидев, что путник не собирается идти дальше, остановился.