Тайны Колымского РОВД

Шестаев Анатолий Трофимович

— Думай, что говоришь! Как это не было? Я взял? Да? Ну ты и гад!

Гость прикрикнул на него и сказал, чтобы разбирались сами между собой, но металл или деньги должны быть возвращены. И они ушли. Булахов несколько раз порывался выскочить из засады с автоматом, но Багулин удержал его.

Захарченко доложил, что в аэропорту перетрясли всю смену, но результатов никаких, и подозревать даже некого.

— Ну и что делать будем дальше? Какие предложения? — спросил Ершов.

— Арестовать их обоих и колоть, — сразу предложил Синегоров.

— Последить за ними надо

сначала, — возразил Багулин.

— И аэропорт надо отрабатывать, возможно все-таки там вытащили, — в свою очередь предложил Захарченко.

— Следить-то уже без толку, они должны сейчас затаиться, а вот если задержим, хотя бы суток на трое, то, может, что и прояснится, — заметил Ершов.

Кандыба отсидел десять суток в городском ИВС, но ничего нового не сказал, стоя на своем. За это время перепроверили всю дежурную смену, не снимали наблюдения с Мальсагова, но результатов никаких не добились. Золото исчезло.

Из органов внутренних дел Кандыба был уволен и через месяц улетел на ридну Украину. В аэропорту его обыскали до нитки, перетрясли весь багаж, обыскали контейнер, но золота, конечно, не нашли. Кандыба только грустно улыбался и делал обиженный вид, но чувствовалось в нем какое-то напряжение. Мальсагов за это время вообще почти из дома не выходил, гость его больше не появлялся.

Как-то вечером в кабинете Захарченко сказал;

— Что мы бегаем, ездим, ищем хищников, скупщиков, курьеров, надо не выходя из РОВД разрабатывать их. Сколько уже предателей попалось?

— Ха, а сколько не попалось, — подхватил Синегоров, — вспомни только Гикалова.

— Да, его не забудешь. Но все-таки, куда делись эти восемь килограммов, а, Матвеич?

— Я думаю, что в тот день оно и улетело, — задумчиво произнес Синегоров.

— Как это? — удивился Паша.

— Мне кажется, Кандыба с кем-то отправил металл, а сам разыграл комедию, все было четко продумано и сделано.

— Но его же все равно заставят платить.

— Платить Муса будет, а Кандыба от него-то отобьется. Но золото радости ему не принесет.

Так оно впоследствии и получилось. Как стало известно, Кандыбу даже в Назрань возили на разборку, но он стоял на своем, и платить пришлось Мусе.

Кандыба вскоре разошелся с женой, уехал на юг, там запил и куда-то пропал. У Синегорова было свое мнение о золоте: «Золото — это зло, оно от дьявола, и счастья еще никому не приносило». Даже обручальное кольцо он носил серебряное.

Новогодний сюрприз

— Угораздило меня опять связаться с газетой, — чертыхался Синегоров, разглядывая большой чистый лист ватмана, предназначенный для новогодней газеты. Но, с другой стороны, ведь никто ничего хорошего не сделает, так, пару открыток и наивные поздравления. — Что ж, тряхну стариной!

Он вспомнил, как еще в школе, классе пятом или шестом, выпустил вместе с братом стенгазету. На всех переменах в классе толпился народ, перебывала почти вся школа. Потихоньку во время уроков подходили преподаватели, читали. Кто из них улыбался, кто головой покачивал. Братья сидели именинниками и старательно делали вид,

что это их не касается.

На следующий день газету сняли, а еще через день переизбрали редколлегию. Больше Синегоров стенгазету не выпускал.

В дверь постучали, и вошел Миша Бурянхаев — внештатник и неизменный участник всех оперативных мероприятий.

— Миша, чай будешь? — поздоровавшись, спросил его Синегоров.

Миша глубоко задумался.

— Хотя бы раз отказался, — продолжал Синегоров.

Бурянхаев насупился и стал размышлять, обижаться ему или нет. Матвеич глянул на него, рассмеялся:

— Шутка, Миша. Тебе покрепче или послаще? Конфеты все в сахарнице, а сахара, извини, нет, не держим-с.

— Ничего, я уж без сахара, — пробурчал внештатник. — А ты чего тут делать собрался?

— Да вот, газету новогоднюю.

— Открытки наклей да поздравления напиши.

— Умный ты, Миша, как аксакал, только борода черная.

Попивая чай со страшным хлюпаньем — Синегоров стоически терпел — Миша поговорил о ценах и политике и потом засобирался домой. Проводив его, Матвеич позвонил домой, сказал, что задерживается на работе, и взялся за ручку. В голове уже складывались четкие строчки эпиграмм, неожиданно возникшие при разговоре с Мишей.

Полузоотехник, полуюрист, Полупоэт, волейболист. Хотя и маленького чина, Но представительный мужчина.

Это про лейтенанта Быкадорова, заочно учившегося на зоотехника и как-то прочитавшего Синегорову свои нескладные стихи.

Этот новый дядя Степа Нельзя сказать, что недотепа: Непримирим, хитер, настойчив…

Над последней строчкой Синегоров задумался. Если в рифму, то продолжение идет к тому, что «морально неустойчив». Нет, так нельзя, убьет, а что его жена подумает. Пишем: «К тому ж, морально он устойчив». Строки про дядю Степу относились к самому длинному оперу на всей Колыме Гене Дьячкову.

Не остановить потока слов, Всегда закладывать готов, Готов уехать навсегда. Но не пускают, вот беда.

Это про дежурного РОВД москвича Лаптина. Подумав, Синегоров исправил «закладывать» на «докладывать». Все-таки праздничная газета.

Усы мушкетера, походка бретера. Немного похож на одного актера, Нарушать ПДД не даст никому. Хоть в схватку придется вступить самому.

Само собой сложилось про опера ОБЭП Багулина, вместе с которым Синегоров месяц назад задерживал двух пьяных мужиков, пытавшихся сначала удрать на машине, а потом полезших в драку.