Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина
Шрифт:
На календаре было второе июня 1982 года. Среда. Интересно, как там обстоят дела в Тегеране, справляется ли с обязанностями Шебаршина его зам по политической разведке, оставшийся за резидента, все ли там в порядке?
Но вот какая штука, отчего-то здорово ныло сердце. Оно стало ныть еще сильнее, когда через три дня, в субботу пятого числа Шебаршина спешно вызвали в Москву.
Что же произошло?
День второго июня выдался в Тегеране жарким, солнце, кажется, заняло, по обыкновению, половину неба, от предметов совсем не было теней — не падали они; сами предметы, деревья, земля, строения делались какими-то прозрачными, акварельными,
Несколько сотрудников посольства сели в машину и отправились на рынок, чтобы купить фруктов. Это делать было лучше всего рано, в утренние часы, пока еще на Тегеран не навалилась слепящая жара. Кузичкин поехал вместе со всеми, потолкался в рядах, купил пару килограммов абрикосов, еще чего-то, и вернулся в посольство. Ничего необычного в его поведении не было, и день тот, июньский, звонкий, также не был необычным.
Только вот какая штука — Кузичкин не вышел на работу. А это уже, пардон, нонсенс. Он должен был выйти обязательно, либо сообщить, где он, с кем он, все-таки сотрудник резидентуры — военный человек.
Проходит час, проходит другой — Кузичкина нет. Значит, что-то произошло с ним. Но что?
Поехали к нему на квартиру. Погода была — ну как золотая монета, нельзя было не обратить внимания, небо от солнца было золотым, будто в сказке — ни одного облачка. И цветы цвели, в том числе и синие, вызывающие особый восторг у русского человека.
Но было не до восторгов. Звонили, звонили в квартиру, не дозвонились, в ответ — молчание. Решили квартиру вскрыть. Вскрыли.
По всему было видно, что квартиру недавно убирали, совсем недавно. Одежда висела на месте, в лаковом гардеробе. В холодильнике — фрукты: купленные недавно абрикосы, черешня, насыпанная горкой в блюдо, крупная, сладкая… В Персии вообще всегда водились очень сладкие фрукты, будь они неладны. Следов же самого Кузичкина — никаких.
Осмотрели места, где могла стоять его машина — машины нет. Исчез автомобиль. И хозяин исчез. К вечеру стало известно, что Кузичкина видели в районе Базаргана, на границе с Турцией. Сделалось понятно — ушел.
Когда Шебаршина тревожным утром пятого июня вызвали в Москву и сообщили эту неприятную новость, Шебаршин даже зубы сжал до скрипа — он-то к Кузичкину относился хорошо, иногда, как мы уже знаем, и выгораживал перед послом В. М. Виноградовым. «Посол был более мудрым, более опытным, и, несомненно, более проницательным человеком, чем я, — с горечью признался позже Шебаршин. — Он распознал в будущем предателе нечто подловатое, точнее, чем я, оценил его грубость в отношении товарищей, угодливость в отношении начальников, то, что по-русски называется хамоватостью».
Начали разбираться в истории предательства Кузичкина и пришли к выводу, что случилось это едва ли не в студенческие годы этого человека, когда он находился на практике. Познакомился с некой миловидной англичанкой, и та очень быстро переманила его на свою сторону.
Впоследствии резидент нашей разведки в Тегеране Шебаршин написал следующее: «Связался с английской разведкой, продавал наши секреты, выдавал людей. Работал долго, за деньги. В 1982 году у него возникли подозрения, что мы ищем предателя. Раньше отмечавшаяся у него склонность к спиртному стала принимать недопустимый характер. Предателю трудно жить — он везде видит опасность, пытается заглушить страх алкоголем, теряет чувство реального и принимает паническое решение бежать. Бежать от опасности, бежать от брошенной в Москве матери, бежать от тяжело пострадавшей
И Кузичкин бежал. Новые хозяева помогли ему — вручили новый английский паспорт на имя Майкла Рода, выдали также поддельную бумагу, разрешавшую выезд из Тегерана, а все дальнейшее было уже делом обычной техники. Кузичкин решил покрыть позором собственное имя — что ж, как всякий предатель, он имеет на это право, Господь с ним, но тень эта, мягко говоря, непривлекательная, упала на его товарищей, работавших рядом, — они-то в чем провинились?
Шебаршин не вернулся в санаторий, не смог, первым же самолетом вылетел в Тегеран: надо было спасать людей, которые на него там работали, помогали ему — хомейнисты ведь никого не пощадят, — выводить их из Тегерана, из Ирана… А Кузичкин заложил всех, всех до единого, кого знал. Одного только человека не тронул — Игоря Сабирова. То ли забыл про него в спешке, то ли вспомнил, как вместе с ним мыкался по холодным ночным улицам Тегерана, и ничего не сказал своим хозяевам.
Тем не менее Игорь Сабиров был вынужден одним из первых уехать из Тегерана вместе с семьей.
Все агенты, которые работали на Шебаршина, на советскую разведку, были выведены из Ирана — ни один человек не был оставлен без помощи, ни один не пострадал. Хоть это-то немного успокаивало Шебаршина: все люди, о которых хоть что-то мог знать предатель, были спасены.
Кузичкин раскрыл все контакты резидентуры с партией «Туде» — подпольной, дружественной, сотрудничавшей с КПСС, выдал всех подпольщиков, а значит — приговорил их к смерти.
Один из нелегалов двинулся по проверенному каналу за кордон, но уйти не сумел. Когда все возможности были исчерпаны, ни одной тропки, по которой можно было уйти, не осталось, он вернулся в Тегеран. Обошел кругом посольство, проверяя, где находятся посты стражей, а потом, недолго думая, перемахнул через стену.
Тут же с воем, со скрипом тормозов приехало несколько автомашин с контрразведчиками.
— На территорию посольства проник человек! Выдайте его немедленно нам!
— Это наш человек. Сотрудник посольства. Проверял лично, можно ли в случае беспорядков перелезть через стену…
Контрразведчики уехали ни с чем. Шебаршин прекрасно понимал, что за Кузичкина с него взыщут, так у нас принято — он был главным в резидентуре, отвечал за все, значит, должен ответить и за Кузичкина. В чем крылась вина Шебаршина? Он об этом сказал так: «Я должен был быть более бдительным, более проницательным, лучше знать своих подчиненных».
Этого было вполне достаточно для того, чтобы понизить в должности, в звании и вообще выгнать из партии. Все находилось в руках людей, которые исполняли роль судей.
Но самое плохое было в том, что Шебаршин чувствовал себя бесконечно униженным, ущемленным, у него после этого даже сердце стало давать сбои.
В те месяцы и указания из Москвы поступали не самые точные, скажем так. «Я испил до дна чашу унижения, когда отправился к поверенному в делах Англии в Тегеране Николасу Баррингтону для выяснения того, каким образом у Кузичкина оказался английский паспорт, — написал впоследствии Шебаршин. — Мне была понятна нелепость этой затеи, но кому-то в Центре пригрезилось, что англичане выложат мне всю правду. Это был один из тех глупых приказов, которые время от времени приходилось исполнять на протяжении всей службы в КГБ».