Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков

Жуков Юрий Николаевич

Британское командование, поддерживавшее тесные связи с королем Югославии Петром II и его правительством, находившимся в Каире, после высадки союзников в Италии установило отношения также и со штабом НОА. Начало снабжать оружием и ее. Именно тогда Москва сделала свой окончательный выбор. В декабре 1943 года осудила действия четников, являвшихся по мнению НКИД фактическими пособниками Германии, и высказалась в поддержку Национального комитета освобождения Югославии (НКОЮ), политического крыла НОА. В феврале следующего года советское руководство отклонило предложение королевского правительства заключить с ним пакт о взаимопомощи, а в марте направило

к Тито военную миссию во главе с генерал-лейтенантом Королевым. Еще сильнее ориентацию Кремля подчеркнул ставший демонстративным прием 19 июля Сталиным прибывших в Москву представителей штаба НОА Терзича и Джиласа.

Подобный поворот событий вынудил югославского премьера Пурича, проводившего политику конфронтации с коммунистами, подать в отставку. Утвержденному главой нового кабинета Шубашичу пришлось потребовать от Михайловича прекратить борьбу с частями НОА и выступить вместе с нею единым фронтом. Эти отношения были закреплены во время переговоров в середине июня на территории Югославии Шубашича с Тито и привели к формированию кабинета, включившему двух представителей НКОЮ — Вукославлевича и Марушича. 22 июля Шубашич от имени короля объявил о назначении Тито верховным главнокомандующим всеми югославскими силами сопротивления, а месяц спустя упразднил штаб Драже Михайловича.

Королевскому правительству столь сложный, явно невыгодный для себя маневр пришлось осуществить прежде всего под значительным воздействием Черчилля. Не довольствуясь уже достигнутым югославскими политическими кругами, 12 и 13 августа британский премьер лично принял Шубашича и Тито в Лондоне, подчеркнув в беседе с ними всю неотложность единства антигитлеровских сил. Ну, а побуждало Черчилля поступать именно так стремление усилением борьбы в Югославии вынудить части вермахта как можно быстрее покинуть Грецию, где высадка английских войск была намечена на начало октября.

Не бездействовало и руководство СССР. Вносило собственный, весьма ощутимый вклад в совместную борьбу. Командование Красной Армии, использовав как базы Южную Италию, Румынию и Болгарию, в течение июли — сентября поставило штабу НОА вооружение и боеприпасы для 12 пехотных и 2 авиадивизий. Усилив таким образом боеспособность сил Тито, советские войска 28 сентября начали Белградскую операцию, позволившую уже в начале октября, с официального согласия НКОЮ, и совместно с НОА освободить значительную часть Восточной Югославии, а 20 октября — и ее столицу.

Своеобразным завершением действий союзников в Европе за 1944 год, предвосхищением решений, принятых позже в Ялте и Потсдаме, стал впоследствии широко известным своеобразный „джентльменский“ договор, заключенный Черчиллем и Сталиным в Москве 9 октября. Фактически — о сферах интересов, о сферах влияния Великобритании и СССР, что должно было послужить, с их точки зрения, одним из краеугольных камней послевоенного устройства мира. Договор, следующим образом описанный британским премьером в военных мемуарах.

„Создалась деловая атмосфера, — вспоминал Черчилль, — и я заявил: „Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из-за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли Вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали также преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам — в Югославии?“ Пока это переводилось, я взял пол-листа бумаги и написал:

„Румыния

Россия — 90

процентов

Другие — 10 процентов

Греция

Великобритания (в согласии с США) — 90 процентов

Россия — 10 процентов

Югославия — 50:50 процентов

Венгрия — 50:50 процентов

Болгария

Россия — 75 процентов

Другие — 25 процентов“

Я передал этот листок Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его мне. Для урегулирования всего этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать“» [438] .

438

Черчилль У. Указ. соя., т. 3, с. 448–449.

Польский вопрос, хотя он обсуждался и в тот день, и позже, остался не урегулированным.

В мемуарах Черчилль не упомянул только об одной детали своего разговора со Сталиным. Той, о которой он довольно отстраненно сообщил две недели спустя Рузвельту: Сталин «хочет чтобы Польша, Чехословакия и Венгрия образовали сферу независимых антинацистских просоветских государств, причем первые два могли бы объединиться» [439] . О своей реакции на такое предложение, явно расширявшее пределы возможной договоренности, умолчал. Не прореагировал на него в своем ответе и Рузвельт.

439

Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны. М., 1995, с. 664.

Часть третья

1945–1948 годы

ГЛОБАЛЬНАЯ СТРАТЕГИЯ

В первых числах января 1945 года, через шесть месяцев после высадки союзников в Нормандии, нацистский режим все еще продолжал упорно сопротивляться. Удерживал практически всю Центральную Европу. Помимо собственно Германии, контролировал большую часть Польши, Чехословакию, Австрию, Северо-Западную Венгрию, северные районы Югославии и Италии, Нидерланды, Данию, Норвегию. Вермахт противостоял Красной Армии на западном берегу Вислы, американские, британские, французские дивизии не подпускал к Рейну. Однако даже такая, весьма выгодная стратегическая ситуация изменить что-либо уже не могла. Кольцо союзнических войск готово было сжаться в любой момент и потому гибель Третьего рейха была предрешена, неизбежна. И очень скоро. Не вполне ясным оставалось лишь одно — что же последует за победой.

Члены «большой тройки» настойчиво стремились как можно быстрее завершить обсуждение остававшихся спорными проблем. Окончательно решить судьбу Германии: быть ли ей расчлененной навсегда, на несколько самостоятельных государств, или временно — на зоны оккупации. Определить величину и форму репараций, которые предстояло взыскать с побежденного противника. И согласовать, наконец, свои весьма различные представления о послевоенном устройстве мира. Разумеется, для начала — Европы. Но стремительно приближавшаяся развязка обнаружила не столько сближение, сколько дальнейшее расхождение, и довольно значительное, по большинству этих вопросов.