Тайны Нельской башни
Шрифт:
– О! – затрепетала незнакомка. – Эти страстные слова разрывают мне душу!
– Я плачу наконец, – пробормотал Филипп, – потому, что она стоит так высоко надо мною, над всеми самыми гордыми баронами, самыми высокопоставленными принцами, что из глубины сумерек, в которых томится моя любовь, я едва осмеливаюсь поднять на нее глаза, словно на звезду, далекую и недостижимую!
Незнакомка резко вскочила на ноги; грудь ее пришла в волнение, и она прошептала:
– Во Франции есть только одна женщина, о которой можно сказать подобное!
Филипп припал на колено
– Маргарита!..
– Королева!..
– Да!.. Королева!..
Незнакомка издала страшный, необъяснимый крик, крик, в котором были радость, гордость, невыразимое удивление, горькое сожаление и, возможно, глубокая жалость…
Она вновь упала в кресло, пытаясь обеими руками унять волнение в груди.
– Королева! – повторил Филипп, поднимаясь на ноги. – Я говорил вам, сударыня, что отныне я всего лишь бедное, лишенное души тело, существо, не принадлежащее самому себе, нечто вроде безумца… Как видите, я был прав… Я не сожалею о том, что открыл вам, человеку мне незнакомому, секрет моей безрассудной любви… так как секрет этот я хотел бы прокричать на весь мир… Теперь вы видите, сударыня, я не могу здесь больше оставаться и минуты, так что меня следует простить, как прощают умалишенных…
– Останьтесь, я вам приказываю! – встрепенулась незнакомка, увидев, что Филипп направился к двери.
И был в словах этих необъяснимый ужас…
Дама из Нельской башни, та, что столь гордо носила имя Аглая, которое означает «Великолепие», дрожала от странного волнения.
Она подошла к Филиппу, взяла его за руку, и молодой человек почувствовал, что эти изящные, трепещущие пальцы пылают, словно охваченные огнем лихорадки.
Прерывистым, умоляющим и в то же время властным голосом, Аглая проговорила:
– Зачем же так отчаиваться? Возможно, та, о которой вы говорили, не так недостижима, как вы полагаете? Возможно, если бы она собственными глазами увидела эту вашу любовь, которая потрясла меня до глубины души, возможно, тогда б и ее сердце билось так же часто, как и мое!
– Сон! Безумие! – прошептал сжигаемый собственными мыслями Филипп.
– Выслушайте меня! Прошу вас… Я знаю… Хорошо, я тоже открою вам свой секрет… Я не мещанка… Я принадлежу ко двору и знакома с королевой!.. О, вы дрожите!
– Я дрожу, – пробормотал Филипп, совершенно потеряв голову, – оттого, что нахожусь рядом с человеком, который видит королеву каждый день, приближается к ней, говорит с ней…
В страстном порыве молодой человек поднес к губам руку, которую держал в своей, и поцеловал ее столь неистово, что незнакомка вздрогнула.
– Я знаю Маргариту, – продолжала она уже более тихим, более хриплым голосом, – я могу сказать ей, какую страсть она внушает… И я полагаю… я уверена, что она будет тронута…
– Сударыня!.. О!.. Что вы говорите!..
– Правду!.. Маргарита, возможно, не так чиста, как вы полагаете! Маргарита – женщина, у которой тоже есть сердце…
Некое мрачное исступление охватило незнакомку, которая, пребывая на грани обморока, продолжала:
– Она ведь женщина.
Смертельно побледнев, Филипп отступил на несколько шагов, положил руку на кинжал и пробормотал:
– Сударыня, вы только что оскорбили королеву! Покрыли ее бесчестием, словно какую-то развратницу!.. Развратницу, вроде вас самой!..
– Королеву! – громко расхохоталась незнакомка.
В то же время она позволила плащу упасть на пол, вновь представ такой, какой была прежде, – с обнаженной грудью, трепещущей шеей, едва скрытой под легкой пелериной.
– Благодарите Бога, – прохрипел Филипп, – что вы всего лишь женщина, так как будь вы мужчиной, клянусь преисподней, я бы вбил все эти оскорбления обратно вам в горло вот этим самым кинжалом.
– Королева! – повторила незнакомка с теми же интонациями разнузданной страсти. – Так ты любишь королеву?..
– О, – пробормотал Филипп, – будь она здесь, я бы кинулся ей в ноги, чтобы просить у нее прощения… О, прощения! Прощения за оскорбления, которые, по моей вине, чернят сейчас ее святое имя!
– На колени же, Филипп д’Онэ! – вскричала Маргарита Бургундская, срывая маску. – На колени перед королевой!
Эффект этих слов был ошеломляющим. Оторопев, растерявшись, отупев от страха и ужаса, Филипп д’Онэ застыл на месте, глядя на эту женщину так, словно перед ним разверзлась бездонная пропасть.
Его грезы о чистой любви рассыпались в пыль! Королева оказалась развратницей!
Страстная и стремительная, Маргарита подошла к нему, обняла и прошептала приглушенным голосом:
– Повтори! О, повтори, как ты меня любишь! Опьяни меня еще раз теми волшебными словами, что дрожали только что на твоих губах!.. Я люблю тебя, Филипп! Люблю и хочу быть твоей!.. Буридан? Нет!.. Забудь о том, что я говорила… Я ненавижу его, этого Буридана! Я люблю лишь тебя!
Резким рывком он высвободился, отпрянул – ошалевший, обезумевший от страданий и отчаяния, что клокотали в нем.
Не быть любимым королевой, любить ее на расстоянии, безнадежно – это был ад…
Видеть, что королева поступает как развратница, говорит как развратница, ощущать, как увядает в нем этот цветок восхищения, рассеивается этот сон бесконечной чистоты, – это было хуже, чем ад: это была боль мужчины, острая и мучительная!
– Как! – прохрипела Маргарита. – Ты меня отвергаешь? Но ты же говорил, что любишь меня? Твои слова все еще трепещут в глубине моего сердца! Так вот: я тоже тебя люблю! Пусть всего лишь на час, но люблю, и я твоя!..