Тайны Нового Света. От древних цивилизаций до Колумба

Нерсесов Яков Николаевич

Один из ацтекских мифов повествует о том, как было создано солнце. Когда боги собрались в первобытных сумерках, поначалу л ишь самый невзрачный из них решился броситься в огонь… и вышел оттуда преображенным в солнце. Однако солнечный диск не двигался, поскольку жаждал крови. Только после того, как другие боги пожертвовали собой, солнце начало свой дневной путь по небу; их смерть дала ему силы. С тех пор, чтобы поддерживать солнце, необходима кровь. Именно поэтому у ацтеков широкое распространение получили многочисленные человеческие жертвоприношения.

Когда жертв не хватало, снаряжались военные походы или устраивались «войны цветов». По некоторым данным, за всю историю ацтеков ими было принесено в жертву около 136 тыс. человек. Хотя цифра вызывает сомнения, тем не менее по количеству человеческих жертвоприношений и по их изощренности ацтеки в Америке не знали себе равных.

Помимо известного еще у майя жертвоприношения, когда вырывали сердце из рассеченной груди еще живого человека, были и другие, не менее жуткие. Иногда при жертвоприношении устраивались бои, позднее названные испанцами гладиаторскими. Эго и вышеупомянутые «войны цветов» с участием аристократов из «рыцарских» орденов Ягуара и Орла и иной, вовсе шокирующий ритуал следующего содержания. Пленника, прославившегося военной доблестью, привязывали к гигантской крутой

плите — «солнечному камню» (подробнее о нем см. ниже), не лишая его, однако, возможности двигаться. Жрецы давали жертве в качестве оружия длинную папку, украшенную свежими цветами. Пленный должен был сражаться с четырьмя вооруженными настоящим оружием ацтекскими воинами — двумя «рыцарями» Орла и двумя «рыцарями» Ягуара, чьи движения, естественно, ничем не были стеснены. Чтобы ободрить жертву и облегчить боль от наносимых ей ран, — во время боя ее ударяли острым оружием то здесь, то там — воину-«гладиатору» давали напиток пульке, смешанный с наркотиком из семян вьюнка.

Из уст в уста передавали ацтеки полуфантастический рассказ об одном из таких поединков. Захваченный в плен во времена Мотекухсомы II Младшего, прославленный тлашкальский вождь Тлауикол во время неравного боя так умело и бесстрашно сражался своим «оружием», что убил более двух десятков (?!) своих противников и многих ранил. Суровые, ценящие воинскую доблесть ацтеки были поражены геройством и боевым искусством пленника и помиловали его, предложив место военачальника в своей армии. Тлауикол согласился. Он совершил победоносный поход против заклятых ацтекских врагов — тарасков из Мичоакана, однако, вернувшись, отверг дарованную врагами жизнь, предпочтя принять от них смерть, так как она должна была принести ему больше славы и чести, чем служба ацтекам… Впрочем, есть и другие версии этого невероятного события…

Иногда жертву умерщвляли по майяскому сценарию: привязывали к столбу на помосте, и жрецы, вооруженные атлатлями либо луками, расстреливали ее медленно и методично. А бывало и так. Одурманенных порошком яутли (индейская конопля) военнопленных выстраивали вокруг огромного костра, каждый жрец хватал по одному пленнику и, связав ему руки и ноги, взваливал себе на спину. Вокруг полыхающего костра совершался танец смерти, и один за другим жрецы бросали свои ноши… в огонь! Прежде чем наступала смерть, которая могла бы прервать мучения жертв, жрецы вытаскивали их большими крючьями из костра и… вырывали сердца из обожженных тел. Так ацтеки чествовали бога огня Уеуетеотля (Шиутекутли).

Случалось, торговцы (почтека) подносили своим богам-покровителям так называемых «вымытых рабов». С этой целью торговец покупал раба (или красивую рабыню), обученного пляскам и пению, и строил для него специальное помещение, где позже тот мог танцевать. В кульминационный момент обряда торговец поднимался вместе со своим рабом, облаченным в прекрасные одеяния и увешанным украшениями, по ступеням главного храма Теночтитлана и передавал его в руки жрецов. 1 в моментально вскрывали ему грудь и вырывали еще трепещущее сердце. Тело возвращали хозяину для… ритуального людоедства. Так торговец отмечал свой успех в делах и повышал свой социальный статус.

Детей и женщин приносили в жертву реже. В основном во время ритуалов, связанных с плодородием, — для магического воздействия на рост выращиваемых растений. (Например, мальчика и девочку топили в челне, наполненном по борта сердцами принесенных в жертву.)

Почти всегда жертвы хладнокровно шли навстречу собственной смерти, убежденные, что на том свете их ждет почет. Вспомним, что пленники, взятые на поле боя, почти всегда отказывались от свободы — то ли по религиозным верованиям, то ли из желания показать мужественное безразличие к страданиям, то ли из стремления избежать презрения, а может быть, по каким-то другим причинам. Правда, женщин, чтобы они забыли об ожидавшее их участи, нередко заставляли танцевать перед жертвоприношением до тех пор, пока они не впадали в состояние экстаза.

Как уже упоминалось, иногда случалось ритуальное людоедство, поскольку ацтеки полагали, что вкусившему человеческого мяса могли передаваться добродетели и доблести съеденного. Каннибализм подчинялся строгим правилам. Ацтеки верили, что жертвы становятся божественными дарами, поэтому конечности считались священными и их поедали с трепетным почтением, как дар небес. Туловище и внутренности шли на прокорм диких зверей из зоопарка верховного правителя ацтеков.

Наиболее торжественное жертвоприношение года совершалось во время праздника Токстатль — главного ежегодного праздника ацтеков. По сообщению знатока ацтекских религиозных праздников — францисканского монаха Вернардино де Саагуна [44] , это происходило весной, 23 или 27 апреля. В жертву богу Тескатлипоке приносили самого красивого юношу, придирчиво выбранного из числа пленников:

44

Бернардино де Саагун (1499–1590) — испанский францисканец-миссионер и историк, выступавший в защиту индейцев.

«Тело юноши не должно было иметь ни малейшего порока; требовался не высокого, но и не низкого роста, стройный, как тростник, юноша с прекрасной осанкой. Если от слишком обильной пищи он начинал полнеть, его заставляли пить соленую воду, чтобы сбросить вес. А для того чтобы свой высокий сан юноша мог нести с подобающим достоинством и изяществом, его, не жалея сил и времени, обучали безупречным аристократическим манерам: правильному и благозвучному произношению, игре на флейте, курению и умению вдыхать запах цветов с прямо-таки щегольским видом. Почетным жилищем юноши был храм, где представители знати воздавали ему почести, подавали на стол мясо и вообще обслуживали его как какого-нибудь принца крови. За тем, чтобы на нем всегда был роскошный наряд, следил сам царь (тлатоани. — Прим. Я.Н.), «ибо и он уже чтил его как бога». На голову юноши наклеивали орлиный пух, а в прическу вплетали петушиные перья, которые свисали до пояса. Чело его украшал венок из цветов, гирлянды цветов обвивали его плечи и предплечья. В носу юноши сверкали золотые украшения, на руках красовались золотые браслеты, на ногах при каждом шаге позвякивали золотые колокольчики (бубенчики. — Прим. Я.Н.), а в ушах подрагивали бирюзовые! серьги. Шею юноши обвивали ниспадающие на грудь ожерелья из раковин. Он носил плетеную мантию, а чресла его опоясывала набедренная повязка из дорогой ткани.

Когда, играя на флейте, попыхивая сигарой и вдыхая аромат цветов, этот с головы до ног покрытый драгоценностями щеголь вихляющей походкой проходил по улицам, попадавшиеся ему навстречу люди падали перед ним ниц и принимались со вздохами и слезами молиться ему, набирали пригоршни пыли и в знак величайшего смирения

и безграничной покорности прижимали ее к своим ртам. Появлялись женщины с детьми на руках: поднося к нему детей для благословения, они приветствовали юношу как бога. Ведь «он и слыл за господа бога, и народ признавал его господом». С важностью и чувством своего величия он отвечал на поклонение верующих. Чтобы человекобог не удрал, за ним неотступно следовала стража, состоявшая из восьми пажей, одетых в царские ливреи (у четырех пажей макушки были выбриты как у дворцовых рабов, а у остальных кудри развевались как у воинов). Если юноша все-таки умудрялся сбежать, то принять смерть в качестве представителя бога надлежало вместо него начальнику стражи. За двадцать дней до смерти этого человекобога переодевали в новое платье и давали ему в жены четырех благовоспитанных девиц, названных в честь богинь — богиня цветов, богиня молодого маиса, богиня «нашей матери в водах» и богиня соли. В течение последующих пяти дней божеские почести сыпались на будущую жертву как из рога изобилия. Царь оставался в своем дворце в одиночестве: весь его двор ухаживал в это время за человекобогом. Пышные пиры и танцы, устраиваемые в установленных местах, сменяли друг друга.

В последний день своей жизни юноша в сопровождении своих жен и пажей вступал на борт покрытого царским балдахином каноэ и отплывал туда, где над гладью озера возвышался небольшой холмообразный островок. Он назывался холмом Разлуки, ибо здесь жены богочеловека прощались с ним. В сопровождении одних только пажей он отправлялся в небольшой храм, одиноко стоявший у обочины дороги. Храм этот, как и все мексиканские храмы, был пирамидальной формы. Поднимаясь по храмовой лестнице, юноша на каждой ступени ломал одну из флейт, на которых он играл в дни своей славы. На вершине пирамиды его ожидали жрецы. Схватив юношу, они распластывали его на каменной плите. Один из них, вспоров юноше грудь, погружал в рану руку и вырывал его сердце, которое приносилось в жертву солнцу. В отличие от тел обычных жертв, труп человекобога не скатывали по ступеням храма, а сносили вниз на руках: у подножия храма у трупа отрубалась голова и насаживалась на копье. Так кончал свои дни человек, олицетворявший одного из главных богов мексиканского пантеона».

(Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. М., 1980. С. 654–655).

Вот как, по словам того же Б. де Саагуна, в жертву богам приносились у ацтеков дети;

«Так, во время великого сентябрьского праздника, которому предшествовали семь дней сентябрьского строгого поста, ацтеки посвящали в сан богини маиса Чикомекохуатль красивейшую из рабынь — девочку двенадцати — тринадцати лет от роду. На девочку надевали украшения богини маиса… в руках и на шее у нее были маисовые початки, а к ее макушке для большего сходства с маисовым початком было вертикально прикреплено зеленого цвета перо. Делалось это, насколько нам известно, для того чтобы подчеркнуть, что маис ко времени проведения праздника уже почти созрел, но так как его початки еще были нежными, то и на роль богини маиса выбирали девочку в нежном возрасте. Целый день несчастное разряженное дитя с покачивающимся зеленым пером на голове водили от одного дома к другому. Для того чтобы развеселить людей от скучного и тяжкого поста, девочка весело отплясывала.

Вечерам жители собирались в храме… В полночь под торжественную музыку труб, флейт и рожков выносили нечто вроде носилок, наполненных разными семенами и украшенных гирляндами из маисовых початков и перца. Этот паланкин носильщики опускали на пол у дверей покоев, в которых находилась деревянная статуя богини маиса… Наконец звуки музыки стали стихать и появлялась колонна жрецов и сановников с курящимися кадильницами и зажженными факелами в руках, В центре колонны находилась девочка, исполнявшая роль юной богини. Жрецы подсаживали ее на носилки, и, стоя прямо на маисовых початках, стручках перца и тыквах, лежащих на носилках, девочка, чтобы не упасть, держалась руками за специальные поручни. Жрецы расставляли вокруг нее курящиеся кадильницы. Вновь раздавались звуки музыки, и один из главных жрецов, неожиданно приблизившись к девочке с бритвой в руке, точно рассчитанным движением срезал с ее головы зеленое перо и локон, к которому оно было прикреплено. Затем он с величайшей торжественностью посвящал это перо и пучок волос деревянной статуе богини и с плачем возносил ей благодарность за земные плоды и спелые колосья, которые она в этом году в изобилии даровала народу. Его стенаниям и молитвам вторили все присутствующие на этой торжественной церемонии. По окончании ее девочка спускалась с носилок и в сопровождении свиты направлялась туда, где ей предстояло провести остаток ночи. Что касается остальных участников ритуала, то они при свете факелов до рассвета бодрствовали во дворе храма. Покинуть его пределы было равносильно совершению святотатства. С наступлением утра жрецы вновь выводили девочку в наряде богини… с ожерельем из маисовых початков на шее. Она опять взбиралась на носилки и стояла, держась руками за поручни. Старейшины храма поднимали эти носилки, размахивая дымящимися кадильницами и играя на музыкальных инструментах, с пением шествовали по главному двору храма в зал бога Уитцилопочтли, после чего возвращались обратно в покои богини маиса, которую олицетворяла девочка. Там ей приказывали сойти с носилок и стать на пол, сплошь покрытый злаками и овощами. Пока девочка стояла на коленях, в покои по очереди заходили с подношениями старейшины и сановники… На следующий день в храме жрецы величаво окуривали представительницу богини благовониями, после чего, опрокинув ее на спину на кучу хлебных колосьев и семян, отрезали ей голову, собирали хлеставшую из горла кровь в лохань и обрызгивали ею деревянную статую богини, стены ее покоев и подношения в виде наваленных на полу колосьев, стручков перца, тыкв, семян и овощей. С туловища девочки сдирали кожу, и ее натягивал на себя кто-нибудь из жрецов. На него надевали также все ее украшения… В таком виде он появлялся перед собравшимися, которые занимались тем, что отплясывали под барабанным бой, и присоединялся к ним. Став во главе танцующих, жрец совершал разного рода прыжки и другие телодвижения с быстротой, которую позволяла плотно облегавшая его тело липкая от крови кожа девочки и ее одежда…»

(Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. М., 1980. С. 655–657).

Нередко жертвоприношение ограничивалось кровопусканием из ушей, языка, губ либо крайней плоти мужчин. Для этого использовали острый шип кактуса либо обсидиановый нож. В порезы вставляли соломинки, чтобы собрать во время самоистязания жертвенную кровь в ритуальный сосуд в дар богам. Считалось, что такие акты самоистязания полезны и для государства, и для каждого человека в отдельности: так он демонстрировал способность переносить боль, что требовалось от всех ацтекских мужчин; безразличие к страданиям служило мерой взрослости человека. Особенно усердствовали в самоистязании жрецы: их мочки ушей, губы, языки и даже крайняя плоть почти постоянно были иссечены порезами, из которых капала жертвенная кровь…