Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма
Шрифт:
Продюсер выскочил из теплого нутра «акулы» и призывно замахал руками, изображая Робинзона Крузо при виде корабля. Чудо встало, и из него вылез обыкновенный парень. Вытаращил на нас глаза, будто это мы приехали в городок верхом на механическом верблюде.
– Дорогу на Шлиссельбург? – сразу выпалил Продюсер.
– Назад! – как приказ выдохнул парень, больше похожий на быка. – Назад и направо. Там ведь широкая трасса. Зачем вы сюда сворачивали!? Направо и прямо. Никуда не сворачивайте! Не сворачивайте, пока не попадете на нормальное человеческое шоссе. Широкое такое, вы в него упретесь. По нему доедете куда надо. Удачи вам! – неожиданно
«Акула», словно почувствовав, что борется за собственную жизнь, мигом долетела до поворота и свернула на широкую дорогу, пропустить которую было просто невозможно. Одним рывком вылетела на шоссе, сметая на пути сугроб, закрывающий въезд и выезд на дорогу, по которой мы приехали, и застыла, дрожа будто от счастья. По шоссе резво бежали обычные авто с обычными номерами. За спиной порывом ветра за один раз намело сугроб и скрыло дорожку, с которой мы выскочили. Мы трижды плюнули через левое плечо и рванули к виднеющемуся невдалеке новому мосту через Неву. Через пятнадцать минут, переваливаясь с боку на бок, «акула» вразвалочку вползла на улицы Шлиссельбурга, Петрокрепости, Орешка, Нотебурга, кому как больше нравиться. Так же вразвалочку проползла по его улицам и выкатилась на берег Невы у места ее встречи с Ладогой. Впереди, посреди свинцово-серой глади холодного то ли еще озера, то ли уже реки, из воды поднимались приземистые стены крепости Ключ-города. Самой страшной тюрьмы царизма. Русской Бастилии.
– Приехали!? – будто спросил кто-то с хрипотцой и скрытой усмешкой.
Но вокруг никого не было кроме нас. Только холод и ветер, насквозь пропитанный сыростью, ломящей суставы и проникающей в самое нутро. Еще раз оглядевшись, компания дружно потопала к пристани, возле которой, глядя на все это безобразие, стоял бронзовый Петр с отломанной кем-то шпагой. Взгляд его был сумрачным и печальным. Наверное, от размышлений о том, что окно-то надо было прорубать, но вот стекло в него вставить тоже не мешало, а то дует неимоверно, а главное сырым и противным морским ветром.
Тем временем живописная компания тружеников пера и кинокамеры полировала давно не крашенные доски пристани, тщетно пытаясь понять, отходит от нее в сторону Орехового острова хоть что-нибудь плавающее или нет.
– Вы чего там торчите, как три тополя на Плюще? – задал ядовитый вопрос дядечка в капитанской фуражке, по всей видимости, большой знаток советского кино.
– Пытаемся понять, от этой пристани хоть что-нибудь плавает к крепости? – мирно вступил в разговор Редактор.
– Ходит! – коротко поправил дядечка, – Плавсредства ходят, а не плавают, – казалось, он сейчас выпустит струю дыма, затянувшись из прямой капитанской трубки.
– Так что-нибудь ходит к острову? Лед-то разбит, вода чистая до самого острова, – пытался получить ответ Редактор.
– А чего там делать? – вопросом на вопрос ответил морской волк, – Музей не работает. Зима, – повернулся и пропал в своей каюте на стоящей у стенки пирса старой барже.
На наши лица стоило посмотреть. Если бы из ушей мужичка выросли пальмы и на них закачались бананы, я думаю, это произвело бы меньший эффект, чем его сообщение. Издатель наш, человек удивительно спокойный и рассудительный, иначе не издавал бы журнал
– Если уж мы сидим в галоше… по полной… это не значит, что сидеть в ней надо голодными!
– Мудро! А главное вовремя. Мудрое слово, сказанное вовремя, мудро вдвойне! – поддержал его Редактор.
Кафе появилось перед нами как избушка на курьих ножках, приветливо распахнув двери. Девушка у стойки быстро объяснила, что кормить усталых путников ее призвание, чем и занялась незамедлительно. Время пролетело незаметно и, как говорилось в туристических плакатах времен развитого социализма, путники, «усталые и довольные», двинули к машине.
Тишину сонного Шлиссельбурга неожиданно разорвал… гудок парома, заставив всю съемочную бригаду застыть как жену Лота, разве что не обратившись в соляной столб.
– Какой к черту паром! – сорвался обычно спокойный Редактор, – Какой к черту паром на замерзшей реке в сторону музея, который не работает с ноября месяца!
– Что вы кричите, молодой человек? – раздался за спиной насмешливый старческий голос, – Обыкновенный паром, который возит сторожей в крепость. Смену очередную. А вам что, на остров надо?
– Да, – быстро просчитав ситуацию, выдохнули разом Редактор и Продюсер, – Нам надо чуток поснимать на острове!
– И что? – спросил еще один старичок, на вид древнее первого.
– Да так, – уклончиво протянул Продюсер, – Всяческие ужасы царизма. К тому же, – он глянул на небо, – Световой день уходит. Пока дочапаем на вашей лайбе, уже и снимать будет нельзя.
– А вам надо? Ужасы царизма-то снимать? Чего, интересно больно, али боле нечего? – он смотрел с хитрецой, и Редактор, давно имеющий дела с людьми странными и загадочными, начал понимать…
– А есть что-то еще? – встрял он в разговор.
– Так вы с нами? – крикнул с борта парома первый дед.
– Да! – неожиданно дружно отозвалась бригада, уже стоя на качающейся палубе.
Паром еще раз гуднул, как-то вяло и несильно, и действительно почапал к острову, носом раздвигая небольшие льдинки и ломая хрупкую кромку нарастающего льда. Редактор краем глаза отметил, что с той минуты как они встретили этих странных дедов, солнце на небе застыло, будто прибитое к небу гвоздями.
– Чур, меня, – прошептал он, не разжимая губ, однако про себя отметил, что светового дня им хватит с лихвой.
Паромщик похожий на Харона, что тоже не ускользнуло от Редактора, только не в хламиде или в какой-нибудь тунике древних греков, а по этой промозглой погоде - в валенках и телогрейке с капюшоном, несколько раз высовывал нос из капитанской каюты, но в разговор не вступал. Ветхий дед сипло пояснял, что крепость построили в незапамятные времена то ли новгородцы, то ли вообще викинги и прозывалась она Орешком. Почему так, он не знал. То ли по названию острова - Ореховый, - на котором стоит, хотя орешника там он отродясь не видал, может, однако, наоборот, сама она орешком была, что врагам не по зубам, оттого и остров тот Орешек.