Тайны подмосковных лесов
Шрифт:
– А кто был этот рыжий?
– перебил его он.
– Понимаете, Аркадий Юрьевич, с этим рыжим мы встретились позже, я ещё до этого не дошел? Сейчас я вам все расскажу...
Он продолжал рассказ. Когда он дошел до телефонного звонка, Корнилов вдруг вскочил с места. Вытащил из кармана пачку сигарет, но закуривать не стал, а лишь сжал эту пачку так, что все сигареты в ней, видимо, переломались. И улыбнулся. От этой улыбки мурашки пробежали по спине Зорича.
– Мне, понимаете, Катя курить не разрешает. У меня год назад был инфаркт. Выжил вот...
– продолжал улыбаться он.
– Да, - подивился его поведению Зорич.
– Какие у вас?
– "Кэмел".
– Дайте, дайте сигарету. У меня вот "Мальборо", не люблю. Все суррогат, все ненатуральное. Вот раньше у меня были только американские сигареты. А от этих кашляю сильно.
Зорич протянул ему сигареты. Корнилов вытащил одну и закурил.
– Суррогат, разумеется, - с видом знатока произнес он.
– Но однако, как же приятно курить, а, Андрюша?
– Да как вам сказать?
– удивлялся Зорич внезапной перемене разговора. Но Корнилов начал долго и нудно рассказывать ему о разных сортах сигарет, и какие ощущения он испытывает от каждого из них.
– А вот к французским я так и не привык. Но, как же, однако, хорош американский "Кэмел" без фильтра! И очень по душе мне были "Теннисон" и "Тру"... А, впрочем, достаточно о куреве, рассказывайте дальше, а о пользе табака в следующую встречу.
– И расхохотался. Но глаза продолжали оставаться печальными. "Да он не в себе", - испуганно подумал Зорич.
– Я абсолютно нормален, - ответил вслух его подозрениям Корнилов. Абсолютно. Это так, разрядка...
Зорич продолжал. Новое упоминание о Рыжем снова очень заинтересовало его. "Кто же такой этот Рыжий?" - прошептал он вслух. "Что ему дался этот Рыжий?" - подивился опять Андрей.
– Вот и все, Аркадий Юрьевич, - закончил свое повествование Зорич. Так как же Катя?
– Катя-то? Плохо ей, Андрюша. Она очень одинока, она живет какой-то непонятной жизнью. А она очень молода, ей только девятнадцать. Вернее, ей будет девятнадцать. Вы знаете, когда у неё день рождения?
– Разумеется. Тридцатого апреля.
– Так вот, Андрей. Вот что я вам скажу. Я приглашаю вас тридцатого апреля на день рождения моей дочери Кати. В девятнадцать ноль ноль. Имеете неделю на сборы.
Андрей был ошарашен необычной манерой разговаривать своего собеседника, который мигом переходил от ерничества к такой философской серьезности, от которой становилось даже как-то страшновато. Зорича бросало то в жар, то в холод.
– Придете?
– улыбался Корнилов.
– Да... Но... Как она отреагирует? А вдруг она меня пошлет куда-нибудь? Я же говорил вам, как она переменилась ко мне после своего чудесного возвращения. Я не понимаю, что могло произойти.
– С каждым из нас в любую минуту может произойти всякое... Приходите, если найдет время. И сделайте Кате подарок, я вас очень прошу.
– Я, разумеется, без подарка не приду.
–
– Как это?!!!
– Очень просто. Предложите ей выйти за вас замуж. Если вы сами не против, конечно.
– Да я... Я люблю её, я люблю её и уже делал ей предложение. Но я почти два года не видел ее... И она даже если и примет мои поздравления и перетерпит пару часов мое общество, на такой подарок может отреагировать, как говорится, неадекватно.
– А вам помогу. И потом... Я общаюсь с ней каждый день и знаю, что она не может так отреагировать на ваше предложение, несмотря на то, что с ней там произошло. Несмотря на то... что у неё в душе. Она больна, Андрюша, побледнел он снова.
– Больна и одинока. И только мы с вами можем её вылечить от этой странной болезни. Вылечить её может только любовь. Она нуждается в вас, поверьте мне.
– Раз вы в этом уверены, я так и поступлю.
– Вы не беспокойтесь о житейских проблемах. Мы поможем вам, вы ни в чем не будете знать проблем. У вас будет одна проблема - это ваша жизнь, ваша любовь. И это решайте вы, я на вас надеюсь. Все. До встречи. Я пошел...
Он повернулся и зашагал в сторону Ломоносовского проспекта. Ошеломленный Андрей остался сидеть на скамейке.
Двадцать девятого вечером Корнилов позвонил ему снова.
– Андрей, ваши планы не переменились?
– Да нет, конечно. В семь я у вас.
– Жду.
Тридцатого апреля в семь часов вечера с букетом роз и флаконом "Кристиан Диор" Андрей Зорич стоял перед дверью Корниловых и не решался позвонить. Он ожидал всего, чего угодно - неприязненного лица Кати, резких слов, ждал даже, что она попросит его уйти. Да будь, что будет. Он нажал кнопку звонка.
Дверь открыла Катя. Зорич даже удивился, до чего она повзрослела за это время. Лицо осунулось, другая прическа, другое выражение глаз. Она стояла перед ним, бледная, худая, и вдруг он внезапно понял, как она похорошела за эти неполные два года. Тогда, в школе она была очаровательной девушкой, теперь перед ним стояла красивая взрослая женщина. Он стоял и не мог произнести ни слова.
– Андрюша? Ты?
– нежно спросила Катя.
– Катя... Катя... Я... тебя поздравляю с днем рождения. Это вот... тебе. Я желаю тебе самого... ну, всего самого наилучшего.
– Проходи, Андрюша, я очень тебе рада, - грустно улыбнулась Катя, принимая его подарки.
– Мы, вообще-то ничего праздновать не собирались. Гостей не ждали. Но... раз ты пришел, сумеем угостить тебя...
Сильно постаревшая Полина Ивановна стала накрывать на стол, а Андрей остался наедине с Катей. Они сели рядом на диван, и Зорич, глядя на нее, почувствовал, что сходит с ума от любви к ней, он поражался, как это он мог столько времени жить без нее. Катя была одета очень скромно, в сером коротком платье и черных туфлях, совершенно без всякого макияжа, но от этого она казалась ещё более красивой.