Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам
Шрифт:
Левый локоть отведен от туловища, а приклад находится между нижней третью левого плеча и туловищем на расстоянии 8,5 см… Дульные срезы стволов направлены в лицо и располагаются таким образом, что продолжение оси правого ствола проецируется в область головки левой брови головы манекена, а дульный срез этого ствола находится от указанной области в 4 сантиметрах.
При замере в указанном положении передней и задней точек ружья расстояния оказались следующими: от северной стены до наружного края дульного среза левого ствола — 49,5 см, от нижней поверхности того же дульного среза до пола — 93 см.
Нижний
Данные следственного эксперимента вкупе с экспертным исследованием, проведенным В. П. Петровым и В. И. Кочетовым, убедительно доказали невозможность самоубийства отца Эверта и совершения им убийства своей жены, а также несостоятельность первоначальной версии Бориса Эверта о том, что он услышал выстрелы и после этого пришел в спальню родителей, где обнаружил их трупы. Экспериментальным путем было доказано, что за 4 секунды, что составляло интервал между выстрелами, Эверт-старший не мог застрелить свою жену и лечь в кровать, чтобы застрелиться самому.
Более того, в своем заключении эксперты особо оговорили невозможность попадания на внешнюю сторону двери спальни следов крови, образовавшихся в результате ранений головы потерпевших, при условии, что эта дверь в момент выстрелов была закрыта — на чем настаивал в первоначальных показаниях Борис Эверт. Если бы обстановка была такой, как описал ее обвиняемый, брызги крови попали бы на внутреннюю сторону двери…
А ведь те, кто проводил осмотр места происшествия по горячим следам, видели, что дверь спальни стариков Эвертов открывается вовнутрь. Итак, момент «двойного самоубийства»: дверь в спальню закрыта, выстрел, второй выстрел, кровь брызгает на стены и дверь… И никто не задумался — а почему же следы крови на самом деле с другой стороны дверного полотна? Задумайся кто-нибудь об этом во время первого осмотра — и Борис Эверт стал бы главным подозреваемым сразу, а не год спустя.
Блестящее заключение экспертов, сделанное на основе длительной и скрупулезной работы, стало краеугольным камнем обвинения Бориса Эверта в страшном преступлении — безжалостном убийстве членов своей собственной семьи, обвинения, завершившегося смертным приговором подсудимому.
ТЕРРОРИСТ-САМОУЧКА
Судебные и следственные органы привлекали В. П. Петрова
В 1973 году Вадим Петрович занимался беспрецедентным исследованием по делу о попытке угона самолета. По понятным причинам, в годы застоя дела такого рода не афишировались, и эта экспертиза не могла быть описана не то что в популярной, но даже в специальной литературе. Расследование по делу производил Комитет государственной безопасности; учитывая заговор молчания, которым окружались подобного рода события, сейчас уже трудно установить, первым ли террористом был государственный преступник, пытавшийся захватить самолет.
Сергей Филиппович Скрижинский, ныне — начальник отдела сложных экспертиз Ленинградского областного бюро судебно-медицинской экспертизы, участвовавший тогда, в 1973 году, в осмотре места происшествия, вспоминает об этом так:
«23 апреля 1973 года я дежурил по Управлению и первую половину дня занимался осмотром трупа мужчины, сгоревшего в своей квартире, в Выборгском районе. Когда осмотр закончился, выяснилось, что машины для дежурной группы нет, поэтому следователь Иванова пешком отправилась к себе в прокуратуру, а я сел на трамвай и поехал через Литейный мост.
Проезжая ГУВД, я заметил суету возле парадного подъезда — вокруг него носилась вся дежурная часть, толпилось руководство главка, еще какие-то люди, подъезжали и отъезжали машины…
Не успел я подойти к зданию главка, как меня схватили за руку с экспертным портфелем и буквально затолкали в машину начальника штаба ГУВД.
Мы куда-то поехали, в дороге я пытался выяснить у водителя, что произошло и куда меня везут, но водитель хранил молчание: шоферы таких боссов обычно молчаливы. Все, что мне сказали: „Там узнаете, доктор“.
Когда мы выехали на Московское шоссе, нам навстречу потоком пошли желтые ГАЗики оперполка, их было больше двадцати; тут я окончательно утвердился в мысли, что случилось что-то чрезвычайное. В аэропорту нас встретили серьезные мужчины, одетые в хорошие серые костюмы, и повели на летное поле, к дальней взлетно-посадочной полосе. Мне объяснили, что произошла неудачная попытка угона самолета.
Громадная махина самолета стояла, уткнувшись носом в землю; я согласился влезть в самолет только после того, как меня заверили, что опасности нет, там уже поработали саперы.
Обшивка передней двери была покорежена, в салоне перед кабиной пилотов передние кресла были вывернуты, на полу валялось огромное количество леденцов в синих и красных обертках. Везде следы крови…
Осмотр проводили под видеозапись, в моей практике это было впервые, я тогда вообще в первый раз увидел видеокамеру. Из самолета уже вытащили и положили рядом на землю верхнюю часть туловища бортмеханика, который, как я услышал на месте происшествия, был послан для переговоров с террористом; нашел я также и часть лицевого скелета. Из сопла самолета достали часть ноги, — тогда еще было непонятно, чьей. Обнаружили и часть руки, и стало ясно, что она принадлежала террористу, поскольку к ней было привязано какое-то устройство, цилиндрической формы, светлого металла; конечно, от него остался только фрагмент.