Тайны российской аристократии

Шокарев Сергей Юрьевич

И хотя дуэльная традиция пришла в Россию из Западной Европы, в истории средневековой Руси можно указать на явления, сходные как с поединком чести, так и с рыцарским соперничеством, из которого и родились дуэли. Так, известно упоминание о некоем подобии рыцарских турниров – военных соревнованиях XIV в., иногда даже завершавшихся смертельным исходом. Родословные книги свидетельствуют о князе Семене Андреевиче Андогском, что его убил Григорий Васильевич Заболоцкий. Вероятно, этот бой произошел в одном из сражений феодальной войны XV в. и имел характер рыцарского поединка. Оба участника боя были Рюриковичами, только Андогский сохранял и титул, и часть родовых земель, а Заболоцкий являлся боярином великого князя московского, потомком смоленских князей, утратившим титул.

Наконец, в Средневековой России

довольно широкое распространение имела традиция судебных поединков, именовавшихся «полем». На них выходили в том случае, когда правота сторон не выявлялась в ходе судебного разбирательства. «Поле» становилось Божиим судом, а поражение в нем приравнивалось к признанию вины. Не случайно «Судебник» 1550 г. предписывает: «А на убитом истцово доправить». Впрочем, чаще всего стремились разрешить дело без смертоубийства, сурово осуждавшегося Церковью. Церковные иерархи запрещали хоронить по православному обряду и поминать погибших «на поле», так же как и самоубийц. Тот, кто не мог биться, выставлял за себя наемных бойцов, каковых, вероятно, было немало. В XVI в. часто истец и ответчик сами не брали в руки оружия, доверяя исход спора наемникам. Так постепенно обычай обращаться к Божьему суду терял свой смысл. Немец-опричник Генрих Штаден свидетельствует, что бойцы-наемники часто вступали в сговор с противной стороной и лишь имитировали поединок, оставляя в дураках одного из участников спора. В XVII в. о «поле» уже нет известий.

Появляясь в русской армии при Петре I, дуэли вплоть до второй половины XVIII в. имели незначительное распространение. Их расцвет начинается в эпоху Екатерины II, что тесно связано в первую очередь с возрастающим осознанием дворянством себя как благородного сословия после Манифеста 1762 г. Дуэль – вооруженный поединок, проводящийся по определенным правилам. Его главное назначение – защита чести от оскорблений. Поэтому дуэль была возможна только между представителями благородного сословия, дворянами, равными. В конфликте с мещанином (лавочником, приказчиком, трактирщиком) дворянин пускал в ход палку или кулаки, но не мог и помыслить о том, чтобы воспользоваться благородным оружием – шпагой. «Если ты пришел в кабак, то не прогневайся – какова компания, таков и разговор; если на улице шалун швырнул в тебя грязью, то смешно тебе вызывать его биться на шпагах, а не поколотить просто», – писал Пушкин.

Напрасно правительственные законы, указывая на жестокое наказание дуэлянтам, призывали решать все споры по суду. В пушкинскую эпоху невозможно было представить, чтобы оскорбленный дворянин побежал с жалобой в полицию. Уклонившийся от дуэли трус становился изгоем в дворянском обществе. Дуэлянты без раздумий шли на смерть пусть даже из-за какого-то пустяка, стремясь доказать свету, что достойны благородного звания. Так дуэль становилась важным символом независимости благородного человека, вызовом правительству, обладавшему монополией на право судить и наказывать. Строго осуждала дуэли и Церковь, приравнивавшая дуэлянтов к самоубийцам. Тем не менее, в эпоху расцвета дуэлей (от Екатерины II до Николая I) правительство было вынуждено мириться с их существованием. Неизвестно, чтобы приговоры военных судов о повешении дуэлянтов (например, таким был приговор по делу о дуэли Пушкина с Дантесом) приводились в исполнение. Императоры смягчали эти приговоры, высылая участников дуэли в действующую армию, понижая в звании, отправляя на определенный срок в крепость. До поры правительство было вынуждено мириться с этим проявлением независимости дворянства, зато, когда после разгрома декабристского восстания стихия дворянского мятежа была усмирена, дуэли утратили свое значение. В середине XIX в. в образованном обществе все большее влияние приобретает сословие разночинцев, не имевших права стреляться с дворянами, постепенно дуэли становятся редкостью, и их всплеск в начале XX в. – проявление поисков экзотики интеллектуальной элитой страны.

Впрочем, и в самом дворянском обществе, даже в пушкинскую эпоху, отношение к дуэлям было различным. В провинции они были редкостью. Отцы семейств, мирные помещики и отставные, составлявшие провинциальное светское общество, слишком практично смотрели на мир, чтобы прибегать к дуэльным сумасбродствам. «Вы с Алексеем Иванычем побранились?

Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, другое, в третье – и разойдетесь; а мы уж вас потом помирим. А то: доброе ли дело, заколоть своего ближнего, смею спросить?» – рассуждает старый офицер Иван Игнатьевич в «Капитанской дочке». По его мнению, дуэль между своими, офицерами российской армии, непростительная блажь. Гринев же смотрит на дело иначе – оскроблен предмет его лучших чувств, и это оскорбление должно быть смыто кровью.

Итак, дуэль была принадлежностью светских людей, составлявших общество петербургских и московских салонов и гостиных. Подавляющее большинство дуэлянтов были офицерами. Штатский дуэлянт, обычно, являлся исключением из правил. Многочисленные дуэли молодого Пушкина – стремление доказать, что его штатский фрак не препятствует ему быть достойным поединка. Примечательный эпизод излагает писатель И. И. Лажечников. Однажды, когда Лажечников находился у своего полкового товарища майора Денисевича, к майору вошли посетители – штатский и двое военных. Штатский напомнил Денисевичу о произошедшей вчера ссоре в театре и предложил тому выбор оружия. Майор, совершенно не ожидавший такого поворота событий, «покраснел, как рак», и пытался отпереться: «Я не могу с вами драться, – сказал он, – вы молодой человек, неизвестный, а я штабс-офицер…» «При этом оба офицера засмеялись, – пишет Лажечников, – а я побледнел от негодования, видя глупое и униженное положение, в которое поставил себя мой товарищ, хотя вся сцена была для меня загадкой. Статский продолжал твердым голосом: „Я русский дворянин, Пушкин; это засвидельствуют мои спутники, и потому вам не стыдно иметь будет со мной дело“». Эта дуэль не состоялась, но Пушкину было довольно публичного унижения соперника.

Впрочем, даже в офицерской среде были идейные противники дуэли, заставлявшие считаться со своим мнением. Таковым был, например, Петр Чаадаев, неоднократно доказавший свою храбрость на поле боя; он говорил: «Если в течение трех лет войны я не смог создать себе репутацию порядочного человека, то, очевидно, дуэль не даст ее». Однако такой подход был исключением. Грибоедов, осуждавший варварство дуэльного поединка в следующих стихах:

Не мы ли жизнь, сей дар священный,На подвиг гнусный и презренныйСпешим безумно посвятитьИ, умствуя о чести ложно,За слово к нам неосторожноГотовы смертью отомстить?

– сам был участником знаменитой «четвертной дуэли» Шереметев – Завадовский, Якубович – Грибоедов, на которой прославленный бретер Якубович специально прострелил ему руку, чтобы лишить удовольствия музицировать. Как говорил дворянин-нигилист Базаров: «С теоретической точки зрения дуэль – нелепость, ну а с практической точки зрения – дело другое». Даже самый миролюбивый и спокойный человек, в случае когда прилюдно была задета его честь, не мог удержаться от того, чтобы потребовать от оскорбителя удовлетворения.

Большинство дуэлей происходило из-за женщин. Причиною могло быть и неосторожное слово, и любовная связь. Вовсе не обязательно, чтобы имя дамы упоминалось как повод для ссоры. Пьер Безухов пропускает мимо дерзость любовника жены Долохова, а срывается только тогда, когда тот берет у него из рук лист бумаги с текстом песни. Вступавшийся за честь оскорбленной дамы, хотя бы для себя, должен был обладать какими-то правами на нее. Любопытен диалог Печорина и Грушницкого о княжне Мери:

«– А ты не хочешь ли за нее вступиться?

– Мне жаль, что я не имею еще этого права…»

Демонстративно отстраняясь от княжны, Печорин тогда отказывается и от права выйти на дуэль за ее честь (что ему впоследствии и пришлось сделать, правда, по другой причине).

Далеко не каждая девушка хотела стать предметом дуэльной истории. Конечно, для честолюбия женщины лестно, что кто-то ради нее готов идти на смерть, однако репутация невесты или честной жены могла и пострадать. Были и противницы дуэлей из-за женщин, выступавшие, если можно так выразиться, с феминистических позиций.