Тайны русской души. Дневник гимназистки
Шрифт:
– Смотри, смотри скорее в окно!
– А что?
– Да вон – твой племянник идет!
– А ты и обрадовалась?
– Те-те-те-те-те! «Обрадовалась»! А сам уж его давно караулил… С пяти часов встанет: и всё у окна – ждет… Погоди, вот еще племянница скоро пройдет…
– Твоя сестрица, «белобрысая» – такая же, как ты…
– Ну – да-а… Мазаная…
– Да уж всё – лучше тебя!
– Когда не так!.. А уж ты изучил, когда и куда она ходит, а про племянничка и говорить нечего, – подхватывает она (Зина) с самым плутовским видом и язвительным тоном. И оба хохочут – довольны, а у дядьки глазки становятся масляными…
С нами вчера
О, теперь мне не до описыванья этого неудачного визита к Плёсским – с поздравлением, которое так рассердило Зину (сестру)…
Екатерина Александровна (Юдина) была вчера (17 августа)! И вчерашний вечер принес мне успокоение. Теперь я не буду больше «думать», пока… Пока… Но об этом лучше и не упоминать, ведь тогда снова будет неисходная м'yка и тоска, если оно вернется, это ужасное – по своей странности и противоречивости чувствований – время. Но я думаю, что оно не вернется. И совесть не будет больше болеть – как (в) эту зиму, как (в) это лето…
Совесть будет здорова. Боже, вот – счастье! Перед этим все огорченья – пустяки. Я так благодарна Екатерине Александровне! С души такой тяжелый гнет спал! Правда, это очень странное «прощение», но оно – есть, есть!..
Господи! Вот какие фразы выписываю! Но лучше у меня ничего не выходит, а записать хочется, пользуясь отсутствием ребят. Все – в гимназии. Я почти только что кончила урок музыкальный…
Зоя пришла. Складываюсь…
С понедельника (17 августа) – гости.
Во вторник (18 августа) вечером пришла Маруся Бровкина. Мы встретились с ней у ворот – я возвращалась от Всенощной.
– Я, – говорит, – вроде того, что ругаться с тобой пришла…
– Ну что ж, – отвечаю, – ладно. В чем дело?
– А помнишь, мы встретились с тобой – я с Ленкой шла? Идет себе девица – и не глядит, а когда поравнялись, то поклонилась с таким пренебрежительным видом…
– Очевидно, расстроена была, мне очень тогда нездоровилось, кроме того…
– А мне потом говорят… Не те, кто со мной шел, а другие (но кто мог видеть, кроме Лены, «пренебрежение» в моем поклоне, не встретившись в ту минуту?): «Нина на вас сердится».
– Еще что за мода? Да за что? Ты мне скажи!..
– Так вот я же и пришла спрашивать – за что? Видишь – попросту, чтобы не ломать комедий.
– Да я, слушай, во-первых, не знаю – «за что», а во-вторых – и самое главное, – совсем не сержусь…
Тем дело и кончилось. Но это уже – не в первый раз…
Она (Маруся) у нас посидела до половины одиннадцатого (вечера), а потом мы с Зиной (сестрой) ее провожали…
Вчера (19 августа) Зина, Катя и тетя Юля уехали в Слободской… 129
Петроград.
Я здесь уже больше недели. Перед отъездом из Вятки, идя с Зиной (сестрой) откуда-то домой, я говорила ей:
– Я чувствую, что – как приеду в Питер – так и захвораю. Сейчас еще перемогаюсь, а там уж приеду,
Я уезжала (из Вятки) совсем больная: голова горела, насморк был ужасный, голосу – не больше, как на два звука из длиннейшего слова. Попрощалась с мамой на вокзале отвратительно… Ничего нет хуже поцелуев при насморке! Мне было до всего всё равно. Хотелось спать…
129
Слободской – уездный город (с 1780 года) в 35 километрах к северо-востоку от Вятки. Известен с 1489 года. Расположен на высоком правом берегу реки Вятки. Пристань. Ныне административный центр района и городского округа в Кировской области.
Не скажу, чтобы подобралась особенно хорошая и приятная для меня компания: ехали Клавдия, Ласточкина, (Фия) Павлова – все особы, несимпатичные мне, но ехала также Вера Зубарева, и ее присутствие поправило всё дело, да еще какая-то Маруся, которая заботилась обо мне всю дорогу. Мне было довольно худо, но ночь, проведенная на верхней полочке (вагона), в тепле, хоть немножко смягчила мой насморк…
И на другой день я уже могла принять участие в чтении рассказов Аверченко 130 . Мы читали его и накануне – почти все по очереди, а в этот день главным образом – я и Вера (Зубарева).
130
Аверченко Аркадий Тимофеевич (1881 – 1925) – писатель-сатирик, критик. После 1917 года – в эмиграции.
Это были комичные рассказы, и выходили они у Веры очаровательно…
И вот тут-то… Кажется, в каждом девичьем происшествии бывает «он» – так и тут. Я не знаю, когда он появился – на фоне группы спящих второразрядников – в своей солдатской форме. Я заметила его только тогда, когда он сказал на замечание Веры (Зубаревой) об Аверченко:
– Кстати, господа, Аверченко сам маленького роста, кругленький и читает свои рассказы очень хорошо (в рассказе говорилось о том, что какая-то девица не любит мужчин низенького роста).
– Простите, вы, вероятно, ошиблись: Аверченко высок и читает свои рассказы отвратительно. Вы слышали, по-видимому, его друга, который читает на вечерах его вещи, и читает действительно хорошо…
С этого и пошло. На мой отказ читать после Веры, ибо это уж очень бы резало уши, он просто сказал:
– Давайте я почитаю, так давно не говорил, что мне даже хочется этого…
Он читал хорошо. Гораздо лучше Веры. Потом – говорил с ними о разных разностях, разбивая положения (я не знаю, как это бы лучше выразить) Ласточкиной, которая настолько разошлась, что говорила отчаянно много несуразностей. И при этом хвасталась:
– Мне нисколько не стыдно, что я вот так ошибаюсь и многого не знаю!..
Это, конечно, не стыдно, только мне совсем непонятно, как это они все могут и умеют так легко выболтать все свои мнения, оправдывать их так противоречиво и, кинув, как перчатки, моментально приобрести новые?.. Она (Ласточкина) спорила с «доктором» много – этот интеллигентный солдат оказался «доктором несуществующего госпиталя» (мы в этом как-то сомневались) и «актером» (в этом уж никто из нас не усумнился). Дело дошло до того, что «доктор» наговорил ей столько откровенных «любезностей», что над этим стоило задуматься…