Тайны русской империи
Шрифт:
В последнюю декаду жизни империи начали свою писательскую деятельность многие молодые авторы, ставшие вскоре крупными мыслителями. Тогда же начал свою публицистическую деятельность и Иван Солоневич. На него не могли не оказать влияния споры, которыми жила интеллектуальная среда тех пор…
Некоторую роль здесь сыграл, как ни странно, журнал «Русская мысль» под редакцией П.Б. Струве, при котором журнал в 1910-е годы занял более консервативную позицию по отношению к революции и развернул на своих страницах полемику о национализме.
Среди прочих статей в «Русской мысли» были напечатаны «Этюды о национализме»' молодого консерватора
«Национализм не претендует на справедливость, — писал он, — и всякий раз, когда он стремится объективно, логически доказать преимущества своей народности над всеми другими, он облекается в чуждую ему по существу форму… Откровенный и сознавший сущность свою национализм не боится сознаться в том, что он не может доказать и объяснить оснований своей веры и своей любви к своему народу. Национализм делит в этом отношении участь всякой личной любви…
Безнравственно ли пристрастие, составляющее сущность национализма? Оно ни нравственно, ни безнравственно, ни добродетель, ни порок.
Божественное оно или дьявольское? Носит лицо Христа или Антихриста? Ни то, ни другое: оно глубоко человечно… оно гениально.
Полезно оно или вредно? Опять-таки — ни то, ни другое: оно действенно, оно есть форма народного сознания, вне которой не может быть народного, т.е. общего цепи поколений, творчества» {215} .
Эти «Этюды» поддержал Струве и резко осудил князь Е. Трубецкой, критикуя в стиле Соловьева народность как языческое начало и в противовес этому утверждая человечество как христианский принцип. Правда, либеральные мыслители так и не привели до сего времени логического основания, почему нужно под «ближними» подразумевать «человечество». На каком, собственно, основании любовь к конкретному «человечеству» мы вслед за либералами должны полагать христианской, а любовь к народу — языческой?
Неужели только исходя из демократического принципа большинства — из того, что человечество количественно значительно больше любой народности? Но ведь на стороне националистов есть не менее весомые доводы в защиту любви к своей народности как чувства родственности, из которого — и только из него — может вырасти христианская любовь к ближнему. В любви к нации есть глубокие качественные, положительные черты — большей близости, большей родственности и большей возможности реализовать саму христианскую любовь для каждого человека. Любовь к своей нации, любовь к своей семье, любовь к своей общине, любовь к церкви как обществу верующих тождественна «семейной любви». И церковь, и нация — большие родственные семьи, как, впрочем, и человечество — семья, объединенная общим родством в Адаме.
Здесь уместно вспомнить довод П.Е. Астафьева в пользу любви к народности. Он утверждал, что человек, лишенный всякой к себе любви, не может любить никого из ближних просто потому, что это чувство ему незнакомо, — ведь недаром заповедь «возлюби ближнего» имеет критерием этой любви сравнительный ход мысли: «как самого себя»,то есть изначально предполагается необходимость и естественность отношения с любовью к себе. Христианство даже в отношении Создателя любовь к Нему сравнивает с любовью к самому себе: «люби Бога больше, чем самого себя». Поэтому, не любя свою нацию, невозможно научиться
Таким образом, любовь к родственному является ступенью в достижении христианской любви к ближним; а национализм — любовью, подобной всякой личной любви человека к человеку.
Любовь к личности, к индивидууму до конца никогда не может быть объяснена, любой человек до известной степени есть тайна, его душа «потемки», а не раскрытая для всех книга. Но все же это чувство можно объяснить, хотя не полно и далеко не все его проявления.
Любовь к родному естественна, прирожденна у любого здорового духовно и физически человека. Любовь к нации, к своему государству действительно сродни любви к женщине — любви, выделяющей из множества — одного, из разнообразия — лишь свое, родственное.
Рождаясь на свет, человек принимает определенные обязательства в любви к своей нации, как бы обручается с ней. С возрастом человек может «не обвенчаться», нарушить верность своей нации, что означает разрыв с родственным, добровольное изгойство.
Безусловно, такая любовь пристрастна, то есть избирательна и субъективна, но она естественна и другой быть не может, как не может не быть избирательна и пристрастна любовь к своей жене, к собственным детям, признаваемым самыми лучшими хотя бы лишь только потому, что они твои.
Эта любовь-пристрастие, или, как в другом месте Д.Д. Муретов говорит о национализме, «вид политического исступления», распространялась консервативными мыслителями и на государство. Подобные взгляды, скажем, характерны для профессора П.Е. Казанского.
Еще в конце прошлого века он говорил о глобализации жизни, о том, что политическая и общественная жизнь для образованных народов стала всемирной, отчего жизнь стала еще более стремительной и требующей учиться преуспевать в этих новых условиях. Никогда ранее мир не жил с такой напряженностью ожидания разрешения всех общественных проблем. Никогда еще не было столько критики социальных устоев, никогда еще не бывали столь сильно подвергаемы сомнению религиозные основы общества.
«В общественных отношениях, — писал профессор П.Е. Казанский, — совершается ныне какой-то необычайный переворот. Происходит перестройка жизни во всех ее частях и слоях, но мы, современники, не различаем еще вполне ясно, куда ведут нас события… Мы видим всюду суетливую борьбу интересов и страстей, кипучую работу ума и рук, а здание будущего преподносится нам весьма неясно. Мы скорее предчувствуем его, чем понимаем…» {216}
На этом фоне он различал два течения, которыми двигалось современное человечество, — национальное и интернациональное. Первое — вело к всемирному единству, а второе — к обособлению друг от друга. То и другое он воспринимал как явления, взаимодополняющие общественный процесс.
Национальное сознание, по П.Е. Казанскому, есть сознание живой солидарности со своим культурно-историческим национальным типом, содержанием которой является любовь к своему народу и желание служить во благо преимущественно ему, что даст возможность развития и достойного существования не только всей общности, но и каждого в отдельности ее члена. Внешнее постоянное усложнение борьбы за жизнь рождает закономерный поиск естественных союзников в среде родственников и членов своего национального общества.