Тайны смерти русских писателей
Шрифт:
Гаршин был иррациональным гуманистом, что неоднократно ставило его в весьма сложные нравственные ситуации и обычно вызывало восторженные отзывы молодой отечественной интеллигенции. У нас, людей последующих поколений, нет права судить человека далеких лет за его ошибки и незнание: Всеволод Михайлович был таким, каким был, и нам следует принимать память о нем как данность. А данность эта полна света и мягкого тепла, все прочее побочно и несущественно.
Не менее сложным явлением приходится признать абстрактный и реальный гуманизм. Абстрактный гуманизм — это общие красивые рассуждения о человеколюбии, предполагающие любовь и уважение к людям вообще, независимо от конкретного человека и конкретной ситуации; всевозможные оторванные от жизни теории, пожелания и нравоучения о любви к абстрактному человеку и т. д. Короче, это есть то, что представляет собой вся совокупность
Последнее совершенно не означает, что таковы абсолютно все правозащитники и члены гуманитарных организаций, но и отрицать справедливость столь уничижительной характеристики в отношении значительной части, если не подавляющего большинства правозащитников и гуманитариев было бы нечестно — изначальные идеи, выстраданные муками и даже жизнями подвижников, давно изнасилованы и сведены к нулю демагогами и корыстолюбивыми жуликами, в свое время почуявшими материальную и социальную выгоду в противостоянии-сотрудничестве с государственной бюрократией. Все это уже тысячекратно обосновано, оправдано и приветствуется высшей интеллигенцией.
Всеволод Михайлович был реальным гуманистом! Его не волновали ни материальные, ни моральные выгоды от помощи попавшим в беду людям, ближним его. Он просто брался и пытался помочь каждому — и знакомому, и незнакомому человеку. Здесь для него был единственный критерий: человек в несчастии. Гаршин принимал беду каждого близко к сердцу и действовал, а не теоретизировал. Часто такое состояние писателя называют одним из проявлений маниакальной фазы его психической болезни.
Всеволод Михайлович Гаршин родился в 1855 г. в семье отставного кирасирского офицера Михаила Георгиевича Гаршина (1817–1870) и дочери провинциального помещика Екатерины Степановны, урожденной Акимовой (1828–1897). Отца будущего писателя считали человеком со странностями, прежде всего по причине его необычной для офицера доброты — Гаршин-старший никогда не порол солдат! Совершенно точно известно и подтверждено сохранившимися медицинскими документами, что именно от отца братья Гаршины унаследовали проблемы с психикой [266] , а он в свою очередь получил психическую болезнь от собственной матери — Пелагеи Ивановны Гаршиной, страдавшей циркулярным психозом, который и передался ее сыну, а через него внуку Всеволоду.
266
См.: Филимонова Л. Ф. Истоки душевной трагедии Гаршина//В сб. «Звенья». Т. 9. М.: Гос. лит. музей, 1950.
На пятом году жизни Всеволода случились бурные события, наложившие, по признанию писателя, значительный отпечаток на всю его дальнейшую судьбу. Мать влюбилась в домашнего учителя ее старших сыновей Петра Васильевича Завадского [267] (1838—?), а по совместительству одного из организаторов и руководителей Харьковско-Киевского тайного революционного общества. В 1860 г. она бросила семью, детей и бежала с любовником, от которого родила сына Евгения [268] (1860–1931).
267
В литературе иногда можно встретить фамилию Завадовский, но это неточность.
268
Михаил Георгиевич согласился признать мальчика своим сыном и дал ему свои фамилию и отчество.
Взбешенный Михаил Георгиевич впервые изменил своим принципам и написал донос в полицию, где, в частности, указал на причастность любовника жены к революционной деятельности. Современные исследователи придерживаются той точки зрения, что доносы появились как результат спровоцированного бегством супруги припадка у Гаршина-старшего циркулярного психоза. Обыск на квартире Завадского подтвердил информацию, полученную от обманутого мужа. Более того, через Завадского
269
Так называлась в XIX в. Карелия.
Во время обыска у Завадского нашли письмо от Екатерины Степановны, во многом раскрывающее причины ее ухода из семьи. Она писала возлюбленному: «Неужели ты не понял, по какой дороге я пошла? У меня есть дети, и я люблю их больше жизни своей, но еще выше детей есть что-то другое. Я теперь не мать, не жена, не сестра, а гражданка моей родины и буду счастлива выше всякого земного счастья, если хоть одну свою лепту душевную принесу на общее дело. Может быть, не для меня, так для них, для моих детей, наступит пора лучшая, и порадуются тогда мои косточки» [270] . Типичное послание дамочки-истерички второй половины XIX в. На мой взгляд, эти строчки великолепно характеризуют мать писателя.
270
Гаршин A.B., Замкова В. П., Терещенко В. Т. Новое слово о Всеволоде Гаршине. Артемовск (Донецкая обл.), 1996.
Современные исследователи пытаются свести данный поступок Екатерины Гаршиной к теории «двойной ошибки» Эммы Бовари и Анны Карениной. Дескать, вышла замуж за нелюбимого, а когда поняла это, попыталась все исправить изменой. Чисто интеллигентская умозрительная теория оправдания преступления в отношении третьих лиц — детей. Впрочем, в случае с Гаршиным вздорная мамаша отыгралась на сыновьях сполна, не хуже ее литературных подруг по «ошибкам» [271] : она пережила троих своих сыновей из четверых, причем все трое покончили с собой. Волей-неволей так и хочется воскликнуть:
271
Подробнее об этом см. в моей книге «100 великих литературных героев». М.: Вече, 2009. — (В. Е.).
— Не Божья ли то кара?!
После высылки Завадского Екатерина Степановна пометалась, пометалась, забрала старших сыновей Георгия (1845–1895) и Виктора (1849–1873), младенца Евгения и укатила с ними в Петербург. Маленький Сева остался с Михаилом Георгиевичем. И это были решающие для формирования Гаршина-писателя годы; влияние доброго, умного, искренне верующего отца сделало Всеволода именно таким, каким мы его ныне знаем.
А в 1863 г. мать вытребовала мальчика в Петербург, где его почти сразу отдали в гимназию. Но главной наукой стали для Севы домашние вечера. Взбалмошная Екатерина Степановна собрала у себя на дому маленький либерально-интеллигентский кружок. Участники его много спорили на темы социальной справедливости и отсталости России. Дети при этом присутствовали и учились мыслить либерально.
Сохранились воспоминания о Гаршиной и ее доме в те годы: «Малого роста, полная, плотная, с тяжелым взглядом, Екатерина Степановна к воспитанию детей прилагала большие старания, и в чем другом, а в хороших книгах никогда не было у детей недостатка. Она много читала, хорошо знала русскую легкую литературу, писала занимательные письма, могла переводить с французского, шить на машинке и делать всякое домашнее дело; но главная ее отрада была говорить, рассказывать кому-нибудь о прочитанном, о литераторах, о своих знакомых, о каких-нибудь литературных или житейских курьезах. У ней каждый день гости и неумолкаемые литературно-житейские разговоры, и вместе с тем какой-то нервный гнет, так что никому из гостей не приходит охоты весело от души рассмеяться. То и дело новые знакомые; участливое любопытство к малознакомым даже людям, возня с ними, хлопоты о них… Гости таяли иногда от незаслуженных похвал, от комплиментов; но вместе с тем при них же раздавались слова негодования, горячего осуждения и насмешки по адресу отсутствующих, бывших знакомых, относительно которых наступило у Екатерины Степановны полное разочарование» [272] .
272
Воспоминания В. П. Соколова. Журнал «Исторический вестник», 1916, кн. IV.