Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941

Семиряга Михаил Иванович

Что касается самой Германия, то опасность ее нападения на СССР в 1939 г. Сталиным сильно преувеличивалась. К такой войне она не была готова и, подчеркиваю, в то время не имела против СССР никаких разработанных агрессивных оперативных планов. Известны слова заместителя начальника оперативного управления ОКВ генерала В. Варлимонта о том, что германская армия никогда не была так плохо подготовлена к войне, как в 1939 г.: не хватало боеприпасов, тяжелых танков, автомашин, средств связи и железнодорожных войск. Было плохо с подготовленными резервами, особенно среди офицерского состава[ 146 ]. В 1938–1939 гг. Гитлеру удавалось добиваться успеха в своих внешнеполитических авантюрах преимущественно шантажом. Это, кстати, признавали и его генералы. Лишь позднее Германия обрела реальную военную силу.

146

См.: Gorlitz W. Der deutsche Generalstab. Geschichte und Gestalt. 1657–1945. Fr. a M. S. 494.

Германия

в 1939 г. не в состоянии была вести войну на два фронта, что оказалось бы неизбежным, если бы Гитлеру не удалось обеспечить благожелательную позицию Советского Союза[ 147 ]. Утверждается, что от авантюриста Гитлера можно было всего ожидать, что показала агрессия против СССР в 1941 г., когда Англия продолжала сопротивление. Но, во-первых, любой авантюризм имеет какие-то свои пределы, за которыми начинается безумие, и германские милитаристы вряд ли пошли бы на этот самоубийственный шаг. И во-вторых, вооруженную борьбу с июня 1941 г. и по крайней мере до осени 1942 г. применительно к Германии вряд ли можно назвать войной на два фронта: ведь Англия, по существу, на некоторое время прекратила борьбу на континенте и находилась в крайне тяжелом положении.

147

Hitchenn M. Op. cit. P. 265.

А. Н. Яковлев, выступая на втором Съезде народных депутатов СССР, справедливо отмечал, что всесторонний анализ этой проблемы пока отсутствует, но «все же документы говорят, что советская политика строилась тогда чаще на оперативных сообщениях, нежели на глубоких стратегических выкладках».

В некоторых статьях советских историков встречаются утверждения, будто независимо от наличия советско-германского договора Германия все равно напала бы на Польшу и разгромила бы ее и вермахт оказался бы непосредственно у границ Советского Союза, который находился бы к тому же в международной изоляции[ 148 ]. Утверждается также, что в подготовке агрессии Гитлер зашел слишком далеко, чтобы без политического риска отказаться от своих планов. Однако предыдущие и последующие события подтверждают, что фашистский диктатор не всегда жестко связывал себя с заранее принятыми решениями, если для их осуществления не было благоприятных условий. Так, приняв решение о наступлении на западном фронте сразу же после поражения Польши, т. е. 12 ноября 1939 г., он откладывал его 29 раз и оно началось лишь в мае 1940 г. Несколько раз откладывалась агрессия против Югославии и Советского Союза[ 149 ].

148

См.: Ковалев Ф., Ржешевский О. Так начиналась война//Правда. 1988. 1 сентября.

149

См.: Hermes Handlexikon. Synchronopse des Zweiten Weltkrieges. Dusseldorf, 1983. S. 48.

Обосновывая неизбежность советско-германского договора о ненападении, некоторые авторы ссылаются на тот факт, что Англия и Франция еще раньше заключили с Германией аналогичные «договоры о ненападении». Комиссия по политической и правовой оценке советско-германского договора, к сожалению, также пришла к такому же выводу: если бы обе страны подписали только один договор без секретных протоколов, то он, по мнению Комиссии, только пополнил бы обширный каталог аналогичных договоров, которыми Германия была связана с Польшей (1934), с Англией и Францией (1938), с Литвой, Латвией и Эстонией (1939)[ 150 ].

150

См.: Правда. 1989. 24 декабря.

Действительно, в январе 1934 г. было заключено германо-польское соглашение о мирном разрешении споров. Англо-германская декларация была подписана 30 сентября 1938 г. Чемберленом перед его отъездом из Мюнхена и аналогичная ей германо-французская декларация – 6 декабря 1938 г.[ 151 ]

Однако подобное сравнение неправомерно по ряду причин. Во-первых, общая военно-политическая обстановка осенью 1939 г. несопоставима с тем же периодом предыдущего года. Во-вторых, правительства Англии и Франции договорились с Германией о развитии добрососедских отношений, признавали отсутствие каких-либо территориальных споров и установили, что существующие границы между ними являются окончательными. Можно ли эту договоренность считать предосудительной? Почему она должна была вести к дестабилизации обстановки и вызывать какую-либо подозрительность советского правительства? В-третьих (и это представляется особенно важным), декларации имели открытый характер и не содержали секретных протоколов, направленных против интересов третьих стран. Наконец, в-четвертых, это были декларации, которые, как известно, отличаются от других договорных документов

тем, что представляют собой заявление двух и более государств, устанавливающее их взгляды по определенным крупным проблемам и излагающее общие принципы отношений между этими странами. Поэтому они ни в правовом, ни в политическом отношении не имели характера договоров о ненападении. Декларации соответствовали принципам международного права и не могли быть источником международной напряженности, чего нельзя сказать о советско-германских договорах, подписанных в 1939–1940 гг.

151

См.: Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937–1939 гг. M., 1981. Т. 1. С. 241, 257.

3. Была ли альтернатива?

Был ли неизбежен советско-германский договор? Некоторые авторы отвечают, «что в момент принятия решения – заключать или нет договор о ненападении с Германией (19–20 августа 1939 г.) – у Сталина выбора уже не существовало. Все шансы на достижение соглашений с Англией и Францией были полностью исчерпаны, что лишало альтернативы». Сторонники этой точки зрения так и назвали свою статью: «Пакт 1939 года: альтернативы не было»[ 152 ].

152

См.: Известия ЦК КПСС. 1989. №7. С. 28; Литературная газета. 1988. 26 октября.

Если исходить из того, вытекал ли договор объективно из сложившейся в то время международной обстановки, то на этот вопрос следовало бы дать отрицательный ответ. Нет, он не был неизбежен, ибо все-таки существовала многовариантная альтернатива.

Вопрос об альтернативе в такой же степени важен, как и сложен. Его важность не нуждается в обосновании, ибо в ответе на него уже содержится, по существу, принципиальная оценка решения советского руководства и самого договора. Сложность определяется тем, что речь может идти только о построении гипотезы, некой модели вероятного хода событий, хотя и базирующейся на конкретных реальных фактах предыдущего периода.

В каком же направлении могло пойти развитие событий, если бы советское руководство отказалось подписать договор с Германией?

Первый путь. Советский Союз отвергает предложение Германии как неприемлемое или затягивает переговоры с ней. Одновременно терпеливо, но упорно, с готовностью к компромиссу он добивается заключения военного соглашения с Англией и Францией.

Второй путь. Если будет отсутствовать готовность Англии и Франции, а также Польши пойти на необходимый компромисс, Советскому Союзу можно было бы заключить договор с Германией, но включить в него статью, которая давала бы право его аннулировать, если Германия начнет агрессивную войну против третьих стран. Одновременно Советскому Союзу необходимо было продолжать осуществлять давление на западных партнеров по переговорам с тем, чтобы добиться от них более гибкой линии поведения.

Третий путь. Не заключать договор ни с Германией (по политическим и моральным соображениям), но при этом поддерживая с ней нормальные экономические отношения, ни с Англией и Францией, если они будут настаивать на совершенно неприемлемых для Советского Союза условиях. Это означало, что Советский Союз сохранял бы подлинный нейтральный статус, выигрывая максимально возможное время для лучшей подготовки к будущей неизбежной войне. Время работало на Советский Союз, а не на Германию.

Конечно, рассчитывать на подобные альтернативные решения можно было только в случае уверенности в том, что Германия при отсутствии договора с СССР не нападет на Польшу.

Таким образом, по нашему убеждению, альтернатива договору была. Но договор все же был подписан. Почему? Это оказалось неизбежным по другой причине: имея в руках неограниченную власть и считая свои решения безошибочными, Сталин воспользовался подходящим случаем для демонстрации своего политического нрава. «Сталин и Молотов заключали соглашение о сотрудничестве с фашистской Германией не потому, что иного выхода уже не было в сложившейся международной обстановке, а потому, что это был тот выход из сложившейся ситуации, которого они давно желали»[ 153 ]. Таково убедительно обоснованное мнение по этому вопросу Е. Гнедина, бывшего в те годы ответственным работником НКИД СССР и имевшего личное отношение к упомянутым событиям. К такому же выводу пришли историки В. М. Кулиш и А. О. Чубарьян: «Альтернатива была, но осталась нереализованной. Это важно сегодня с точки зрения нового мышления»[ 154 ]. Да, альтернатива была, но отсутствовало желание. Как говорили древние, желание – это тысяча возможностей, а нежелание – это тысяча причин.

153

Гнедин E. Из истории отношений между СССР и фашистской Германией. Документы и современные комментарии. Нью-Йорк, 1977. С. 45.

154

Комсомольская правда. 1988. 24 августа; см. также: Молодежь Эстонии. 1989. 19 августа.