Тайны Удольфского замка. Том 1
Шрифт:
— Не духи, конечно, а простые смертные, — заметил Сент Обер с улыбкой.
— Случалось мне слышать эту музыку в полночь, когда мне не спалось, — продолжал Лавуазен, делая вид, что не слышал замечания, — почти под окном у меня. Я никогда не слыхивал музыки, похожей на эту. Она наводила меня на мысли о моей бедной жене, и я начинал плакать. Иногда я подходил к окошку, высовывался наружу, но тотчас же все замолкало и кругом не было видно ни души. Уж я слушал-слушал, и мне делалось так жутко, что даже шорох листьев, волнуемых ветерком, заставлял меня вздрагивать. Говорят, часто случается, что люди
Эмилия сначала улыбалась, как только заговорили об этом нелепом суеверии, но в теперешнем состоянии духа не могла не почувствовать его заразительности.
— Ну и что же, друг мой, — спросил Сент Обер, — неужели никто не отважился проследить, откуда раздаются звуки? Легко было набрести и на музыканта.
— Как же, многие пробовали проследить звуки по лесу, но музыка уходила все дальше и дальше. Тогда наши крестьяне, труся, как бы не попасть в беду, прекращали поиски. Обыкновенно эта музыка не начинается так рано, а всегда попозднее, так около полуночи, вот когда эта яркая планета, что встает из-за далекой башни, опускается за лес налево.
— Какой башни? — с живостью подхватил Сент Обер, — я не вижу никакой.
— Извините, сударь, но отсюда виднеется башня и луна прямо светит на нее — вон в конце аллеи, далеко отсюда. Самый же замок скрыт за деревьями!
— Да, да, папа, — вмешалась Эмилия, — разве ты не видишь что-то яркое, сверкающее над темным лесом? Мне кажется, это металлический флюгер, на который падает лунный свет.
— Правда, правда, теперь я вижу, на что ты указываешь. Кому же принадлежит замок?
— Владельцем его был маркиз де Вильруа, — отвечал Лавуазен.
Сент Обер казался взволнованным.
— Вот как! — промолвил он, — неужели мы так близко от Леблана?
— Прежде это было любимое имение маркиза, — продолжал Лавуазен, — но впоследствии оно опостылело ему, и он не показывался сюда много лет. Недавно разнесся слух, будто он умер и замок перешел в другие руки.
Сент Обер вздрогнул, услыхав эти слова.
— Умер! — воскликнул он. — Боже мой! Когда же это стучилось?
— Говорят, недель с пять тому назад. Да разве вы знавали маркиза, сударь?
— Поразительно! — промолвил Сент Обер, словно не слыша вопроса.
— Почему ты находишь это поразительным, папа? — спросила Эмилия с робким любопытством.
Не отвечая, он опять погрузился в задумчивость; через несколько минут, оправившись немного, он спросил — кто наследовал поместье?
— Я позабыл, как его величают, — отвечал Лавуазен, — его сиятельство проживает больше в Париже, сюда его и не ждут.
— Так, значит, замок заколочен?
— Почти что так, сударь. Старуха-домоправительница да ее муж, дворецкий, присматривают за домом, но сами живут отдельно во флигельке.
— Замок, вероятно, большой, — заметила Эмилия, — и для двоих там пустынно?
— Да, в нем жутко, барышня, — подтвердил Лавуазен. — Я бы ни за какие блага не согласился провести там ни одной ночи, хоть озолотите меня.
— О чем это вы? — спросил Сент Обер, очнувшись от своих дум.
Когда хозяин повторил свои последние слова, Сент Обер застонал, но как будто боясь, чтобы Лавуазен не заметил его расстройства, поспешил спросить,
— Почти что с детства, сударь, — отвечал старик.
— Значит, вы помните покойную маркизу? — спросил Сент Обер изменившимся голосом.
— Еще бы, сударь! Многие ее здесь помнят.
— В таком случае вам известно, что это была прекраснейшей души превосходнейшая дама. Она заслуживала лучшей участи.
На глазах Сент Обера навернулись слезы.
— Довольно, — проговорил он голосом, прерывающимся от волнения, — довольно, друг мой.
Эмилия, чрезвычайно удивленная странной выходкой отца, однако воздержалась от каких-либо расспросов.
Лавуазен стал извиняться, но Сент Обер прервал его:
— Извинения тут неуместны, — молвил он. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Вы упоминали о музыке, которую мы только что слышали.
— Да, да… тсс! вот она опять: слышите голос! — Все примолкли.
Вскоре голос замер, а инструмент, сопровождавший его, еще звучал некоторое время тихой мелодией.
Сент Обер заметил, что тон этого инструмента гораздо полнее и мелодичнее гитары и вместе с тем мягче и печальнее лютни.
Все трое продолжали слушать, но звуки уже не повторялись.
— Как странно! — проговорил наконец Сент Обер.
— Очень странно! — отозвалась Эмилия, и все опять замолчали.
После долгой паузы Лавуазен заговорил:
— В первый раз я услыхал эту музыку пятнадцать лет тому назад. Помню, было это в чудную летнюю ночь — вот как нынче, но в гораздо более поздний час. Я бродил по лесу один, у меня было тяжело на душе: захворал один из моих сыновей, и мы боялись потерять его. Весь вечер я просидел у изголовья
мальчика, пока мать его спала, потому что всю предыдущую ночь она не сомкнула глаз. Просидев тот вечер у постели, я вышел подышать свежим воздухом; день был очень душный. Бродя под деревьями в задумчивости, я услыхал музыку в отдалении и подумал, что это Клод играет на своей флейте, как это часто бывало летним вечером, на пороге дома. Но когда я вышел на просеку, где не было деревьев (никогда этого не забуду) и стал смотреть на северное сияние, пылавшее на небе, я услыхал вдруг такие звуки, что описать их невозможно… То была какая-то ангельская мелодия; я напряженно глядел на небо, точно ожидая увидеть самих ангелов. Придя домой, я рассказал, что слышал; но домашние стали надо мной смеяться, говоря, что это наверное играли пастухи на своих свирелях, а я, конечно, не мог разубедить их. Однако несколько дней спустя моя жена сама слыхала те же звуки и была очарювана не менее меня. Отец Дени напугал ее, сказав, что эта музыка предвещает смерть ее ребенка, — будто бы такое есть поверье.
Услыхав это, Эмилия вздрогнула от суеверного страха — чувства, совершенно для нее нового, и не могла скрыть от отца своего волнения.
— Однако наш мальчик остался жив, невзирая на предсказания отца Дени.
— Отец Дени! — подхватил Сент Обер, слушавший этот старческий рассказ с терпеливым вниманием. — Разве тут есть монастырь поблизости?
— Как же, есть, сударь; обитель Сен Клер недалеко отсюда — на берегу моря.
— А! — воскликнул Сент Обер, точно его осенило какое-то внезапное воспоминание. — Обитель Сен Клер!