Тайны Удольфского замка. Том 2
Шрифт:
— Царь небесный! — воскликнула Эмилия, — что вы наделали?
Барнардин, видимо, колебался и молчал.
— Какой демон мог соблазнить его или вас совершить такое злодсяние? — крикнула Эмилия, вся похолодев от ужаса и едва не лишаясь чувств.
— В самом деле, демон… — мрачно подтвердил Бернардин.
Оба замолчали: у Эмилии не стало духу расспрашивать дальше, а Барнардину неохота была говорить. Наконец он произнес:
— О прошлом нечего и поминать. Синьор был жесток, но он требовал повиновения. Какая польза артачиться? Он нашел бы других, которые не остановились бы ни перед чем.
— Значит, вы убили ее?! — молвила Эмилия глухим голосом. — Передо мною убийца!
Бернардин безмолвствовал. Эмилия отвернулась от него и хотела уйти.
— Постойте, барышня! — крикнул он ей вдогонку. — Вы заслуживаете того, чтобы я оставил вас при такой уверенности, раз вы могли счесть меня способным на подобное дело.
— Если вы не виновны, так говорите, —
— Больше я ничего не скажу вам! — С этими словами он отошел.
Эмилия едва имела силу попросить его остаться, затем подозвала к себе Аннету, оперлась на ее руку, и обе тихими шагами пошли по террасе, но вдруг услышали позади шаги. Это был опять Бернардин.
— Удалите девушку, и я скажу вам все.
— Я не могу отпустить ее; все, что вы имеете сказать, и она может слышать.
— Вы думаете? в таком случае и вы больше ничего не узнаете!
С этими словами он отошел, но медленными шагами.
Тогда беспокойство Эмилии преодолело страх и гнев, вызванный поведением этого человека: она удержала его, а горничной приказала уйти.
— Синьора жива, — объявил привратник. — Но она моя пленница; эчеленца запер ее в той комнате, что помещается над главными воротами, а мне поручено сторожить ее. Я только что собирался передать вам, что вы можете с нею повидаться, но теперь…
Эмилия почувствовала, что с ее души скатилось тяжелое бремя; теперь ей оставалось только попросить прощения у Бернардина и умолять его, чтобы он позволил ей посетить тетку.
Он согласился с меньшей неохотой, чем она ожидала, и сказал ей, что если она явится в следующую ночь, когда синьор ляжет спать, к калитке замка, то она, может быть, увидит г-жу Монтони.
При всей благодарности, которую чувствовала к нему Эмилия за эту уступку, ей показалось, что она подметила какое-то лукавое торжество в его тоне, когда он произносил эти последние слова; но в ту же минуту она отогнала от себя это подозрение и, еще раз поблагодарив его, поручила тетку его состраданию, с обещанием наградить его, и сказала, что завтра аккуратно явится на свидание. С этим она пожелала ему покойной ночи и, никем не замеченная, вернулась к себе. Среди радости, вызванной неожиданным известием Бернардина, Эмилия долго не могла успокоиться настолько, чтобы мыслить здраво и сообразить, какие опасности до сих пор окружали г-жу Момтони и ее саму. Когда миновало возбуждение, она поняла, что тетка ее все еще в плену у жестокого человека и что он может принести ее в жертву своему мщению или своей алчности; и когда она вспомнила свирепую наружность того, кому поручено было сторожить г-жу Монтони, ей представилось, что судьба несчастной свершилась — черты Бернардина были отмечены печатью убийцы; ей думалось, что нет злодейства, хотя бы самого черного, на какое его нельзя было бы подвинуть. Каким тоном он обещал ей устроить ее свидание с пленницей! Эмилия задумалась над этим с сомнением и тревогой. Порою она даже колебалась довериться ему настолько, чтобы явиться на свидание в глухой час ночи; ей приходило в голову, что г-жа Монтони уже убита и что этому негодяю поручено заманить и ее в какой-нибудь тайник, где ее жизнь будет также принесена в жертву алчности Монтони, который в таком случае смело
потребует себе спорные поместья в Лангедоке. Но такое преступление показалось ей слишком чудовищным, чтобы быть вероятным; она никак не могла освободиться от сомнений и опасений, внушенных ей этим Бернардином. Но вот мысли ее наконец обратились к другим предметам, и по мере того, как время подвигалось к вечеру, она стала вспоминать о музыке прошлой ночи и с напряженным любопытством ждать ее повторения.
До позднего часа к ней доносились отдаленные звуки пиршества: это веселился Монтони с приятелями — громкие споры, грубый хохот и пение хором оглашали высокие своды залы. Наконец она услыхала, как запирались на ночь тяжелые порота, и эти звуки мгновенно потонули в глубокой тишине, нарушаемой лишь шорохом шагов по галерее — то гости расходились по своим отдаленным покоям. Эмилия, рассчитав, что вчера как раз в эту пору она услыхала музыку, отпустила Аннету, а сама тихонько отворила окно, надеясь услышать повторение музыки. Луна, на которую она вчера глядела, слушая музыку, еще не взошла; но Эмилия с каким-то суеверным чувством не отрывала глаз от той части неба, где она должна была появиться, почти ожидая, что в ту же минуту раздадутся снова прелестные звуки. Наконец над восточными башнями всплыла луна, невозмутимо ясная. При виде ее сердце замерло у Эмилии, она едва решалась оставаться у окна, — она боялась, что вот-вот раздастся музыка и, подтвердив ее суеверный страх, лишит ее последнего остатка сил. На часах вскоре пробил один удар, зная, что почти в эту пору раздались вчера звуки, она села в кресло у окна и старалась привести в порядок свои чувства; тревога ожидания все еще волновала ее. Кругом стояла тишина: слышались только шаги одинокого часового и баюкающий шепот леса внизу.
Долго она прислушивалась — все напрасно, не слышно было никакой музыки.
— Вероятно, то были какие-то неземные звуки! — проговорила она про себя, вспоминая чарующую мелодию; никто из обитателей замка неспособен на подобное исполнение, ни у кого не найдется такого чувства!.. Говорят, бывали случаи, когда на землю доносились звуки с небес; Преподобные Петр и Антоний уверяли, что иногда они слышали их в тиши ночной, когда бодрствовали и возносили молитвы к Господу. Мой дорогой отец сам рассказывал, что однажды, вскоре после смерти матушки, когда он лежал, страдая от бессоницы, какие-то звуки необычайной сладости заставили его подняться с постели; он отворил окно и услыхал тихую музыку, проносившуюся словно в высших сферах ночного воздуха. Она успокоила его, признавался отец; он устремил взор свой к небу с упованием и помянул усопшую, призвав на нее благость Господню!
Эмилия заплакала при этом воспоминании:
«Быть может, — продолжала она свои размышления, — быть может, звуки, слышанные мною, были ниспосланы свыше, чтобы утешить, поддержать меня! Никогда не забуду я мелодии, которую слышала в этот же час в Лангедоке. Быть может, отец охраняет меня в эту самую минуту!»
Опять она заплакала слезами нежности. Так промчался целый час на бодрствовании и возвышенных размышлениях, но музыка не повторилась. Эмилия просидела у окна до той поры, когда слабое сияние зари стало окрашивать горные вершины и разгонять ночные тени; тогда только она решила, что музыки сегодня не будет, и удалилась на покой.
ГЛАВА XXVI
…я вас извещу,
Когда и где их ловчее подстеречь…
Покончить надо в эту ночь.
Эмилия несколько удивилась, узнав на другой день, что Аннете известно о заточении ее тетки в каземате над воротами и о том, что Эмилия собирается посетить узницу в тот же вечер. Невозможно было предположить, чтобы сам Бернардин доверил такой легкомысленной особе, как Аннета, дело, которое торжественно просил ее, Эмилию, держать втайне, а между тем он теперь действительно передавал через Аннету поручение, касающееся этого самого свидания. Он велел ей сказать Эмилии, чтобы она приходила одна, никем не сопровождаемая, на террасу вскоре после полуночи: там он ее встретит и отведет в обещанное место. Эта перспектива ужаснула Эмилию, и сразу на нее нахлынул рой смутных опасений, вроде тех, что мучили ее прошлой ночью, и она не знала, верить ли им или отогнать их? Что, если Бернардин обманывает ее относительно г-жи Монтони, которую он, может быть, сам лишил жизни, и обманывает ее по наущению Монтони, с целью легче вовлечь ее в какую-нибудь ловушку? У Эмилии являлось страшное подозрение, что г-жи Монтони уже нет на свете, и к этому присоединялся страх за свою собственную участь… Если только преступление, жертвой которого сделалась ее тетка, было внушено не одной личной злобой Монтони, а также и расчетом, то ясно, что цель синьора могла быть достигнута лишь тогда, когда погибнет и племянница, к которой, как ему было известно, должно бы перейти наследство его жены. Эмилия помнила слова тетки, что спорные владения во Франции достанутся ей, если г-жа Монтони умрет, не завещав их своему мужу; а судя по прежнему упорному сопротивлению тетки, надо было предполагать, что она до последней минуты настаивала на своем отказе. Эмилии пришло на ум, как странно держал себя Бернардин вчера вечером; ей тогда же показалось, что в его тоне сквозит злобное торжество. Она затрепетала при этом воспоминании, подтверждавшем ее опасения, и решила не выходить к нему на террасу. Но вскоре ей опять представилось, что такие подозрения не более, как сумасбродные фантазии робкой, трусливой души, — трудно было бы считать Монтони способным на такое чудовищное преступление — погубить и жену, и ее племянницу ради корыстолюбивого мотива. Эмилия стала упрекать себя в том, что дает волю своей романтической фантазии, а та заносит ее далеко за пределы вероятности, и решилась остановить порывы этой дикой фантазии, иначе они могут довести ее до сумасшествия. Конечно, она по-прежнему пугалась мысли встретиться с Бернардином на террасе в глухую полночь, а между тем желание избавиться от страшной неизвестности относительно участи тетки, желание повидать ее и облегчить ее страдания заставляло ее колебаться — что ей делать?
— Но можно ли мне будет, Аннета, пройти по террасе в такой час? — сказала она, собравшись с духом, — часовые остановят меня, и синьор Монтони обо всем узнает…
— О, барышня, все это уже заранее обдумано! — отвечала Аннета. — Вот что Бернардин сказал мне на этот счет: он дал мне ключ и велел передать вам, что им отпирается дверь в конце сводчатой галереи, ведущей к восточной террасе, так что вам нет надобности проходить мимо часовых. Бернардин хочет провести вас в желаемое место, не отпирая большую дверь в сени, которая так страшно скрипит!