Тайны военной агентуры
Шрифт:
— Я могу оказать вашему правительству очень ценную услугу,— заявил он.— Но я хочу, чтобы мне хорошо заплатили за это. Я могу достать вам фотографии чрезвычайно важных документов из британского посольства. Моя цена — 5000 фунтов стерлингов за каждый документ.
Мойзиш сказал мне, что его первым желанием было указать Дьелло на дверь. Но самоуверенность этого человека, требовавшего такую громадную плату, поколебала его порыв.
— Откуда я могу знать, что вы не британский агент? — усомнился Мойзиш.
— Что ж, мне другие заплатят, если вы не захотите,— ответил Дьелло, небрежно махнув рукой в сторону советского посольства. — Вам лучше поверить моим словам — то, что я предлагаю,
На этом албанец дал понять, что завершил разговор.
— Я знаю, что вы не можете дать окончательного ответа, пока не поговорите с вашим послом,— добавил он.— Даю вам время до полудня 28-го, чтобы все обдумать.
Это значило: меньше двух дней, и Мойзиш возразил, что ему необходимо больше времени, но Дьелло сказал, что он позвонит по телефону ровно в пять в указанный день. Если ответом будет «да», он встретится с Мойзишем в условленном месте в 10 часов тем же вечером и передаст непроявленные снимки четырех совершенно секретных документов, за которые тот вручит ему 20 000 фунтов. С этим Дьелло ушел.
— Как вам понравился мой бывший слуга? — спросил на следующее утро Енке. Мойзиш изобразил удивление, и Енке с улыбкой пояснил:
— Дьелло служит камердинером в британском посольстве. И я не удивлюсь, если потом ему захочется стать оперным певцом. Как бы то ни было, он слишком умен, чтобы работать простым камердинером, поэтому я его и отпустил.
Енке согласился с Мойзишем, что 20000 фунтов — в то время более 80 000 долларов — чрезвычайно большая плата за неизвестный материал. Но он заметил, что, если эти документы действительно столь ценны, как это, по-видимому, считает Дьелло, едва ли они могут позволить себе их упустить. По предложению Енке, Мойзиш подготовил по этому вопросу докладную записку на рассмотрение послу. Позднее, тем же утром, фон Папен продиктовал срочную радиограмму в Берлин Риббентропу с запросом, в случае его одобрения, на 20000 фунтов. Деньги были привезены на следующий день на самолете.
Мойзиш и Дьелло встретились вечером 28-го. Последний без слов принял деньги и отдал маленькую алюминиевую кассету с пленкой. Мойзиш поспешил обратно в посольство и вызвал фотографа, приданного ему гестапо для секретной работы. Фон Папен и Енке тоже присоединились к нему.
Когда отпечатанные на фотостате снимки были готовы, тройка установила, что документы в самом деле стоили отданных за них денег. Один был списком агентов британской разведки в Турции. Другой представлял собой краткое изложение американского рапорта, отправленного на днях в Советский Союз, с подробным перечислением видов и количества вооружения. Третий был копией только что отправленного в Лондон меморандума сэра Хью Нэтчбулл-Хьюгессена, британского посла, в котором излагались подробности переговоров с турецким министром иностранных дел, где его пытались склонить к объявлению войны Германии. Последний документ являлся предварительным отчетом о решениях, к которым пришли на проходившей в эти дни в Москве конференции министры иностранных дел стран-союзниц Хэлл, Иден и Молотов.
У фон Папена загорелись глаза.
— Убедительно,— проговорил он.— Этот человек весьма красноречиво заявил о своих возможностях. Нам не следует называть его Дьелло, потому что, должно быть, это его имя. Назовем его Цицероном — тоже ведь был красноречивый человек.
С этого момента он стал Цицероном.
Фотодокументы были отправлены в Берлин со специальным курьером. Риббентроп немедленно показал их Гитлеру, и тот сказал, что хотел бы увидеть весь материал, который может достать Цицерон. Риббентроп дал фон Папену указание постоянно держать его в работе — но, если возможно, по более умеренным расценкам. После напряженных
Однажды в ответ на многократные расспросы, как ему удается фотографировать так много секретных документов, Цицерон объяснил Мойзишу, что Нэтчбулл-Хьюгессен меломан, и когда он сказал ему, что знает наизусть многие итальянские оперы, сэр Хью был очень доволен. После этого он стал часто просить Цицерона пропеть ту или иную арию, и вскоре тот стал не только его дворецким, но и камердинером. Однажды, когда Цицерон чистил брюки посла, он нашел в одном из карманов ключ от сейфа. Сообразив, что можно извлечь выгоду из забывчивости хозяина, он немедленно сделал дубликат ключа.
Цицерон купил фотокамеру и принялся переснимать самые важные на вид документы из сейфа посла. Обычно он приступал к фотографированию в то время, когда Нэтчбулл-Хьюгессен уезжал из города, но иногда занимался этим и ночью, когда сэр Хью спал.
Мойзиша очаровывала и одновременно отталкивала личность Цицерона: он заявил, что его отца убили англичане, но единственный интерес, который двигал этим человеком, было заработать как можно больше денег. Он стал немецким шпионом только потому, что решил: немцы заплатят за британские секреты больше других. Передаваемая Цицероном информация была просто бесценной для них.
Его фотоснимки британского отчета о Тегеранской конференции содержали подробности обсуждения открытия Второго фронта. Из фотостатических копий докладных записок сэра Хью о Каирской конференции Гитлер узнал, что британцы и русские решили заставить турок вступить в войну.
Фон Папену было поручено путем сочетания взяток и угроз сохранить Турцию нейтральной, и при выполнении этой задачи он, опираясь на информацию Цицерона, перестарался. Нуман Менеменджоглу, антинацистски настроенный министр иностранных дел Турции, стал очень настороженным и наконец сказал Нэтчбулл-Хьюгессену, что, судя по всему, в британском посольстве действует шпион.
Сэр Хью немедленно составил радиограмму, информируя Лондон о подозрениях Менеменджоглу,— копию которой Цицерон перефотографировал и тут же передал в германское посольство. Уайтхолл прислал сложную систему противовзломной сигнализации, которую Цицерон помогал устанавливать. При этом он, конечно, узнал, как ее отключать, так что мог продолжать лазить в сейф посла без риска.
Неожиданно для торжествующих немцев из посольства в Анкаре в апреле 1944 года все это столь чудесным образом налаженное дело рухнуло. В январе Мойзиш взял на работу хорошенькую секретаршу Нелли Капп, которая была дочерью бывшего германского консула в Бомбее. 6 апреля она исчезла. А позднее выяснилось, что девушка, имея антинацистские убеждения, работала на британскую разведку. Она то и выдала Цицерона Нэтчбулл-Хьюгессену.
Вскоре после высадки союзников в Нормандии Турция разорвала дипломатические отношения с Германией и наконец приготовилась вступить в войну на стороне союзников. Фон Папен вернулся в Берлин — в опалу, как он думал,— однако вскоре был награжден, как и его атташе Мойзиш.
Мойзиш сообщил мне, что он только один раз видел Цицерона после его увольнения из британского посольства. Позднее появились слухи, что он эмигрировал в Южную Америку и остался там жить под вымышленным именем.
Людвиг Мойзиш, сознавшийся в занятии допустимой правилами войны практикой шпионажа, избавился от подозрений в военных преступлениях и вернулся в свою деревеньку в Тирольских Альпах.