Тайны земли Московской
Шрифт:
Престол выигрывают Романовы, что не удалось в свое время Федору-Филарету, удалось его сыну Михаилу, а это одно и то же. Получивший тут же сан патриарха отец даже именовать себя заставляет государем наравне с шестнадцатилетним сыном: «великие государи Михаил и Филарет». Но мало было взойти на престол, надо было еще удержаться на нем, а это за последние 30 лет русской истории никому надолго не удавалось. Сторонников Романовым предстояло, не теряя времени, покупать. Щедрой рукой «веяние государей» раздают вокруг себя земли и ценности, казалось бы, кому придется, на самом же деле с оглядкой — и еще какой.
Официальные историки в XIX веке, захлебываясь восторгом, рассказывали о царских милостях,
Еще не кончилась борьба с интервентами, еще то там, то здесь появляются на Русской земле их отряды, но в царском окружении, как по тайному сговору, никто не вспоминает о заслугах Пожарского. Наоборот — бояре словно торопятся поставить его на свое место, место «худородного», незнатного, небогатого. Так им кажется спокойнее, надежнее.
Дела о местничестве — сложнейшие счеты дворян между собой о родовитости, знатности, а значит, и месте, которое один мог занять относительно другого. «Вместно ли» — вопрос, которым постоянно задавались все, кто находился на царской службе. Вместно ли — не унизительно для собственного достоинства сесть на пиру рядом с таким-то и «ниже» такого-то, можно ли принять назначение — а вдруг занимает или занимало подобную должность лицо «худшего» происхождения, и так без конца. Так вот, всем оказывается невместно быть рядом с Пожарским: одним — чтобы служить, другим — чтобы видеть своих сыновей рядом с его сыновьями, пусть и на самом обыкновенном дворцовом приеме.
Даже Иван Колтовской, тот самый, который предал Пожарского в бою, бросил оборону Замоскворечья, и тот отказывается от назначения вместе с князем на воеводство в Калугу. Правда, на него как раз управа находится очень быстро — слишком был нужен опытный военачальник в беспокойных тогда Калужских краях. А вот почти непосредственно после освобождения Москвы Пожарский «головой выдается» боярину Борису Салтыкову, который куда как верно служил польскому королевичу Владиславу и добивался его утверждения на русском престоле. Унижение вчерашнего героя входило в расчеты придворных кругов, как и возможность оставить его без средств, а уж это по тем временам было полностью в царских руках.
Земли — когда-то Иван Грозный перетасовал их исконных владельцев, чтобы порвать связи феодалов с привычными местами, поставить их в зависимость от царской власти, унять феодальную вольницу. Земли давались царем — едва ли не единственная форма жалованья для служилого дворянства — и так же просто передавались другим лицам. Еще в самом начале столетия Пожарский получил за службу несколько крохотных деревенек неподалеку от Владимира, в том числе и ту, которая известна теперь своим художественным промыслом, — Холуй. Оборона острожца на Сретенке открыто поставила князя в число врагов королевича Владислава, и тот по просьбе одного из своих русских сторонников
Пожарский должен был обратиться к Михаилу Романову с просьбой восстановить его в былых правах. Царский указ не заставил себя ждать, зато составлен был так искусно, что оставлял «в сомнительстве» — принадлежит ли все-таки земля Пожарскому или нет. Понадобилось еще немало лет, чтобы новый указ и с нужной формулировкой появился, но не в порядке восстановления справедливости, а как… награда за очередную службу. Да и исчезнувшая огородная земля у Мясницких ворот — она торжественно дана Пожарскому за ратное дело — удобный и дешевый вид награды: на виду и вместе с тем никакого сравнения по ценности с настоящим боярским поместьем. Данная при случае, она так же легко была отнята, едва успел Пожарский уехать на другое место назначения. А сколько переменил он их за свою жизнь!
Ни Романовы, ни родовитое боярство не поняли, что Пожарскому не нужна была их власть. Он не искал ее и не стремился к ней. Он просто делал то, что считал своим долгом — человеческим, военным. Глухие города Нижнего Поволжья, Сибирь, Тверь, Клин, Калуга, печально знаменитая Коломенская дорога, откуда Москва не переставала ждать нашествия татар, Переславль-Залесский — всюду свои трудности, необходимость в опыте и таланте военачальника. И Пожарский имел полное основание сказать со спокойным достоинством Михаилу Романову и его отцу: «И где я на ваших службах не бывал, тут яз у вас, государей, непотерпливал, везде вам, государем, прибыль учинял».
Пока жив был Пожарский, надо было бороться с его славой, стараться ее стереть, а после… Впрочем, о том, когда Пожарского не стало, исследователи могут судить только на основании дворцовых разрядов — документов, где отмечались события придворной жизни. Перестало встречаться там имя, значит, человека уже нет в живых. Утверждение официальных историков XIX века, будто умер князь в Москве, в своем доме и присутствовал на его погребении сам (!) Михаил Романов, не имеет никаких доказательств. Это легенда, скрывающая горькую правду.
Скорее всего, находился Пожарский в Переславле — на очередной службе, московский дом так и оставался недостроенным — с переписями не поспоришь, а что касается «царских выходов», то они слишком тщательно фиксировались. Нет, Михаил Романов и не подумал проститься с полководцем. Зависимость от руководителя народного ополчения и опасность, которая таилась в его авторитете, — как же самая мысль о них была ненавистна Романовым и как не оставляет она их на протяжении всего правления династии. А памятник на Красной площади — он был задуман в самом начале XIX столетия не ими, но Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств, тем самым, которое стало известно своей приверженностью радищевским идеям. Радищевские идеи продиктовали и выбор образов Минина и Пожарского.
Страсти, разгоравшиеся при жизни Пожарского, продолжали кипеть и после его смерти. Ну а правда истории — она все равно заявила о себе. Сказали о ней свое слово и обойденные вниманием исследователей документы, обыкновенные свидетельства повседневной жизни города, страны. Через «чертеж земли Московской» яснее начинал прорисовываться портрет человека — портрет времени.
Загадка московского органа
…Москва 1619 года. Нестихающие отголоски Смутного времени. Перекатывающиеся по всей стране волны крестьянской войны. Город, уничтоженный сражениями и пожарами. И первое после Смутного времени дело о приезде иностранца, зарегистрированное Посольским приказом. Этим иностранцем был трубач Герман Руль.