Тайны знаменитых пиратов, или «Сундук мертвеца»

Белоусов Роман Сергеевич

Исследователь творчества писателя Гарольд Ф. Уотсон не сомневается в этом. Он напоминает, что Джонсон в своем сочинении рассказывает о многих пиратах с одной ногой. В том числе о Джемсе Скирме, получившем увечье в последнем сражении Робертса (и отказавшемся покинуть судно, когда уже не осталось никаких шансов на победу), о голландце Корнелио и французе Жамба де Буа – оба по про­звищу Деревянная Нога – или о Джоне Уолдоне, также лишившемся ноги в бою. Стоит напомнить, что и адмирал Бенбоу, именем которого назван трактир, где начинается действие романа, был одно­ногим моряком.

Наконец, у Долговязого Джона имелся еще один прототип. На него указал сам автор.

В письме, дати­рованном маем 1883 года, Стивенсон писал: «Я дол­жен признаться. На меня такое впечатление произ­вели ваша сила и уверенность, что именно они по­родили Джона Сильвера в «Острове сокровищ». «Конечно, – продолжал писатель, – он не обладает всеми теми достоинствами, которыми обладаете вы, но сама идея покалеченного человека была взята це­ликом у вас».

Кому было адресовано это письмо? Самому близ­кому другу писателя, одноногому Уолтеру Хенли, рыжебородому весельчаку и балагуру.

Не так просто было автору решиться вывести своего приятеля в образе опасного авантюриста. Ко­нечно, это могло доставить несколько забавных минут: отнять у своего друга, которого очень любил и уважал, его утонченность и все достоинства, не оставив ничего, кроме силы, храбрости, сметливости и неистребимой общительности.

Однако можно ли, продолжал спрашивать самого себя Стивенсон, ввести хорошо знакомого ему чело­века в книгу? Но подобного рода «психологическая хирургия», по его словам, – весьма распространен­ный способ «создания образа». И автор «Острова со­кровищ» не избежал искушения применить этот способ. Благодаря этой «слабости» писателя и по­явился на свет Долговязый Джон – самый сильный и сложный характер в книге.

Пинос или Рум

…Который день «Эспаньола» продолжала на всех парусах и при попутном ветре свое плавание.

…снасти были новы, и ткань крепка была,и шхуна, как живая, навстречу ветру шла…

Стивенсон писал по выработанной привычке, лежа в постели, и, едва поднявшись с нее, продолжал писать, несмотря на вечное недомогание, страдая от кашля, когда голова кружилась от слабости. Это походило на поединок и на подвиг – творчеством преодоле­вать недуг. Тем горше было думать, что и в этот раз его ждет поражение и что новую книгу опять не за­метят. Неужто череда неудач так и будет преследо­вать его, ставшего уже главой семейства, успевшего лишиться здоровья, но не умеющего заработать и двухсот фунтов в год?

Эти горькие раздумья отражаются на фотогра­фии, сделанной Ллойдом. Писатель сидит за рабочим столом, плечи укрыты старым шотландским пледом – в доме сыро и зябко. На минуту, оторвав перо от листа бумаги, Стивенсон задумался. Может быть, он думает вовсе не о своей писательской судь­бе, а о лодочных прогулках в открытом море, о пла­вании на яхте в океане, о походах под парусами по бурному Ирландскому морю. В голубой дымке он видит очертания холмов солнечной Калифорнии, где не так давно побывал, золотистые, стройные, как свечи, сосны, буйную тропическую зелень и ро­зовые лагуны. Он любил странствовать и считал, что путешествия – один из величайших соблазнов мира. Увы, чаще ему приходилось совершать их в своем воображении.

Вот и сейчас вместе со своими героями он плы­вет к далекому острову, на котором, собственно, ни­когда и не был. Впрочем, так ли это? Верно ли, что и сам остров и его природа – лишь плод фантазии писателя?

Если говорить о ландшафте Острова

сокровищ, то нетрудно заметить у него общее с калифорний­скими пейзажами. По крайней мере, такое сходство находит мисс Анна Р. Исслер. Она провела на этот счет целое исследование и пришла к выводу, что Стивенсон использовал знакомый ему пейзаж Кали­форнии при описании природы своего острова, при­внеся тем самым на страницы вымысла личные впе­чатления, накопленные во время скитаний. А сам остров? Существовал ли его географический прото­тип?

Когда автор в «доме покойной мисс Макгрегор» читал главы своей повести об отважных путешественниках и свирепых пиратах, направившихся в по­исках клада к неизвестной земле, вряд ли он точно мог определить координаты Острова сокровищ. Возможно, поэтому мы знаем об острове все, кроме его точного географического положения.

«Указывать, где лежит этот остров, – говорит Джим, от имени которого ведется рассказ, – в на­стоящее время еще невозможно, так как и теперь там хранятся сокровища, которые мы не вывезли оттуда». Эти слова как бы объясняли отсутствие точ­ного адреса, но отнюдь не убавили охоты некоторых особенно доверчивых читателей отыскать «засекре­ченный» писателем остров.

По описанию это тропический оазис среди бушу­ющих волн. Но где именно? В каком месте находил­ся экзотический остров – мечта старого морского волка Билли Бонса, одноногого Джона Сильвера, отважного Джима Хокинса и благородного доктора Ливси? Книга ответа на это не дает.

Однако, как утверждает молва, Стивенсон изо­бразил вполне реальную землю. Писатель якобы имел в виду небольшой остров Пинос. Расположен­ный южнее Кубы, он был открыт Колумбом в 1494 году в числе других клочков земли, разбросанных по Карибскому морю. Здешние острова с тех давних времен служили прибежищем пиратов: Тортуга, Санта-Каталина (Провиденс), Ямайка, Эспаньола (Гаити), Невис.

Не последнее место в числе этих опорных пират­ских баз занимал и Пинос. В его удобной и скрытой гавани можно было спокойно подлатать судно, зале­чить раны, полученные в абордажных схватках, запастись пресной водой и мясом одичавших коз и свиней. Тут же, вдали от посторонних глаз, обычно делили добычу. И нетрудно представить, что часть награбленных ценностей оседала в укромных угол­ках острова.

Отсюда чернознаменные корабли выходили на охоту за галиона ми испанского «золотого флота», перевозившего в Ев­ропу золото и серебро Америки. Флаг с изображе­нием черепа и костей господствовал на морских путях, пересекающих Карибское море, наводил ужас на торговых моряков, заставлял трепетать пассажи­ров.

Словно хищники, покинувшие свое логово, лег­кие и быстрые одномачтовые барки и двухмачтовые бригантины и корветы пиратов преследовали неповоротливые и тихоходные громадины галионов. Сто­ило одной из таких посудин с командой до четырех­сот человек отбиться от флотилии, как, казалось, неуязвимый для пушечных ядер корабль (их строили из очень прочного филиппинского тика и дерева молаве) легко доставался пиратам.

Трудно было противостоять отчаянным головоре­зам, идущим на абордаж. Добыча оправдывала такой риск. Не тогда ли и выучился попугай Джона Сильвера кричать «Пиастры! Пиастры!», когда на его гла­зах пиратам сразу достались, шутка сказать, триста пятьдесят тысяч золотых монет?! Со временем в руках пиратов, особенно главарей, скапливались огромные богатства. Положить их в банк они, естест­венно, не смели, возить с собой тоже было риско­ванно. Вот и приходилось прятать сокровища в земле острова Дуба, на Кокосе, в недрах Ротэна и Плама, Мона и Америи.