Тайные грехи
Шрифт:
Она вскрикнула, когда он проник в нее – и это был крик восторга. Уайт вошел в нее мгновенно; время же, им отпущенное, казалось, не имело конца, словно они очутились в каком-то ином мире, там, где становятся явью любые желания.
Ощущение реальности вернулось к Маре задолго до того, как сладостная дрожь в последний раз пробежала по ее телу. Приподнявшись на локте, она внимательно разглядывала четкий профиль Уайта, темным силуэтом вырисовывавшийся на фоне бликов, отбрасываемых пламенем камина.
В голосе его прозвучала нежность,
– Тебе было хорошо?
– Было чудесно. Восхитительно. А тебе?
– Лучше, чем когда-либо. Я еще не встречал такую женщину, как ты.
Она рассмеялась:
– Мэрион говорит, ночью все кошки серы.
– Вовсе нет.
Он потянулся к своей разбросанной по полу одежде и нашел сигару. Затем поднялся и подошел к камину, чтобы прикурить от полена. Мара залюбовалась его длинными стройными ногами, узкими бедрами и широкой спиной. В ее лоне снова запылал огонь.
– Иди сюда, пожалуйста, – позвала она.
Уайт повернулся и подошел к дивану.
– В чем дело? – спросил он.
– Я хочу найти кое-что.
Нисколько не стесняясь, Мара принялась поглаживать его, ласкать, возбуждать. Наконец, добившись своего, лукаво улыбнулась – сейчас он снова желал ее, желал так же, как и она его.
– Не хочешь ли сделать еще одну попытку, а, птенчик? – спросила она, подражая Мэрион Мерфи.
– Не возражаю против попытки, моя пташка, – ответил он, игриво шлепнув ее по ягодицам.
И все повторилось: она раскрылась ему навстречу, как раскрывается цветок навстречу яркому солнцу; и его сияние было столь ослепительным, что она, закрыв глаза, всецело отдалась этому светилу, этому яростному вихрю, закружившему ее словно ураган.
Глава 15
День выдался на редкость сырой и прохладный; над землей нависли черные тучи. Однако эмигрантам из Европы такая погода казалась самой подходящей для зимы, ведь они привыкли к тому, что Рождеству предшествуют холодные и сумрачные дни.
Гвен Тэйт, распевавшая рождественские гимны, готовилась отправить в духовку противень с печеньем. Кухарка же Тэйтов, датчанка Ольга, сидела за столом. Сложив на своей пышной груди пухлые руки, она неодобрительно поглядывала на хозяйку. Датчанка была убеждена, что хозяйское место – в гостиной, не на кухне. Однако Гвен не обращала на кухарку ни малейшего внимания, она не уставала повторять:
– Я рождена не для праздной жизни, как некоторые, кого я знаю, но не хочу называть по имени. Я не привыкла пускать пыль в глаза, как другие, кого я тоже не собираюсь клеймить презрением, кто предпочел забыть, как приходилось драить полы, мыть окна и трудиться на кухне.
Гвен так и не привыкла доверять служанке свои обычные обязанности на кухне, а также мыть полы, шить и выполнять всю остальную домашнюю работу.
В разгар приготовлений к рождественскому празднику на кухню заглянул Дилан и ухватил изрядную порцию
– Мм… – пробормотал он. – Изумительно! Никто не умеет печь масляное печенье лучше тебя, мама. – Он наклонился и поцеловал мать в щеку, белую от муки.
Гвен просияла и бросила торжествующий взгляд на Ольгу, готовую лопнуть от негодования.
– Сегодня, сынок, ты держишь хвост трубой и глаза у тебя блестят, – сказала она Дилану.
Он ухмыльнулся и провел рукой по своим густым, как щетка, волосам, еще волнистым и влажным после душа.
– Да уж… Только правильнее было бы сказать, что у меня не хвост, а волосы стоят дыбом, – попытался сострить Дилан. – Ну не чудная ли погодка стоит? Так и хочется написать стихи об Уэльсе.
– По правде сказать, едва ли такую погоду можно назвать похожей на валлийскую, но для нас и такая сойдет. Куда собрался?
– В магазин «Голдуотер—Кастенада», сделать кое-какие закупки к Рождеству. У тебя нет для меня поручений?
Мать ответила по-валлийски, чтобы Ольга не поняла, о чем речь.
– Джо сказал, что ждет партию меховых и шерстяных вещей из Шотландии. Он обещал отложить для меня шаль – в подарок Ольге. Справься, получил ли он, что хотел.
– Непременно, – пообещал Дилан. Он надел свой стетсон и направился к двери.
– Не забудь про свитер! – крикнула Гвен вдогонку. – Сегодня свежо!
– Шерстяная рубашка греет ничуть не хуже, – отозвался Дилан, переступая порог.
Гвен выглянула из окна, одолеваемая какими-то странными, ей самой не вполне понятными чувствами, горькими и сладостными одновременно. Она еще долго смотрела, как сын идет через двор, – он шел, заложив руки в карманы своих грубых хлопковых штанов, и ветер безжалостно трепал его волосы. Гвен никому бы не призналась, что Дилан – ее любимец, но от себя она этого скрыть не могла. Она любила его больше всех остальных детей, потому что он был самым уязвимым, не отличался силой характера и целеустремленностью, как остальные, хотя, по словам Дрю, и Эмлин с Джилбертом в последнее время начали проявлять признаки слабости.
– Позволяют своим женщинам водить себя за нос, – ворчал Дрю. – Никогда не следует брать жену из высшего сословия. Вот увидишь, их потомство унаследует гнилую и жидкую кровь Бакстеров и Минтонов. Так всегда бывает.
– Чепуха, – возразила Гвен. – Отец Миллисент – герой войны.
– Ха! Может быть, и так, но он охотно сложил с себя полномочия, как только ему предложили место в одном из восточных банков. А теперь жена Эмлина пытается сделать его прихлебателем – чтобы он лизал сапоги ее отца. А какова Джейн? Ты можешь представить Джилберта в роли маклера? Этому парню гораздо больше подходит держать в руках кайло, а не натирать мозоли на заду. Я собираюсь сделать ему предложение, от которого трудно отказаться. Хочу поставить его во главе нашего отдела исследований и развития в Южной Америке.