Тайные грехи
Шрифт:
– Корбет говорит, меня ждет блестящее будущее в жанре лирической комедии.
– Корбет – твой менеджер, ему платят за то, чтобы он говорил такие вещи.
– Ты же сам назвал мою игру хорошей.
– Я назвал ее неплохой, что не совсем одно и то же.
Однако от Мариссы не укрылось его тщательно скрываемое восхищение. То, что он боролся с этим чувством, сделало ее победу еще более весомой.
– Мистер Бэрон? – Молодой ассистент режиссера страшно волновался: он не хотел влезать в разговор между главой компании и звездой. – Простите за беспокойство, сэр, но на проводе – ваша дочь. Можете поговорить здесь.
Глаза
– Принцесса! Когда же ты приедешь? Без тебя все немило.
Черт, черт, черт! Марисса не могла припомнить другой такой случай, чтобы ей удалось полностью завладеть вниманием отца. И – о чудо! – они начали понимать друг друга. Пока эта сучка Ли все не испортила.
Она одиноко стояла в тени ветвей и, глядя, как Джошуа радуется каждому слову Ли, давилась злобой и ревностью.
Казалось, Абу-Даби был возведен на движущихся песках. Пыль проникала всюду. Носилась в воздухе по узким улочкам и аллеям; на рынке оседала на мясо и апельсины. Постройки от пыли стали цвета сурового полотна. Временами пыль и зной совсем выводили Ли из строя. Даже сейчас, после ванны, она ощущала во всех своих порах вездесущую пыль.
– В это время на следующей неделе ты будешь на пути в Калифорнию.
Она сидела с Халилом в холле отеля и пила обжигающий, сильно переслащенный чай. Через три дня будут снимать заключительные эпизоды «Арабских ночей». Но, как ни хотелось Ли удрать от удушающего зноя, у нее было такое чувство, словно она оставляет здесь частичку себя. Пыль, скученность, давка и даже вонь не мешали этому городу оставаться одним из самых восхитительных мест на земле.
– Знаешь, – задумчиво произнесла Ли, – иногда мне кажется, будто ты читаешь мои мысли.
Сколько раз за прошедшие два месяца было так, что стоило ей мысленно чего-нибудь пожелать, как всего через несколько минут Халил приносил ей это – словно по волшебству! Он всячески облегчал ее работу, вплоть до того, что его карманы всегда были набиты пиастрами, чтобы уплатить бакшиш – чаевые, или попросту взятку. Без этого здесь не обходилась ни одна сделка. Если не считать расстройства желудка – обычного для иностранцев в этой части земного шара, – съемки прошли исключительно гладко. Даже эпизоды в пустыне (ну подумаешь, верблюжьи плевки и пыльные бури!).
Халил улыбнулся.
– Как ни заманчиво объяснить это восточной магией, правда заключается в том, что твое лицо – открытая книга.
– Странно. Меня, наоборот, упрекали в скрытности.
– Просто они тебя не знали.
– А ты?
Их взгляды встретились.
– Я тебя знаю.
Странно, что он напоминает мне Мэтью, думала Ли, прислушиваясь к зарождающемуся в ней влечению – и сладкому, и мучительному.
– От скромности не умрешь, – пошутила она, делая вид, будто ее заинтересовал пожилой служитель в красной феске, время от времени подметавший пальмовой ветвью старинный персидский ковер.
Отель возвели на склоне горы, на широком искусственном карнизе. Он имел элегантный вид и напоминал архитектурные ансамбли колониального периода. Веерообразные окошки в потолке пропускали очищенный от примесей воздух; в блестящих кадках и корзинах кочевников росли раскидистые пальмы. Здесь была удобная мебель. В примыкающем кафе сидели кружком на полу, по-азиатски
– Я знаю, что ты страдаешь, – продолжил разговор Халил. – Гораздо больше, чем хочешь показать.
– Никому не удается пройти по жизни без потерь.
Ли отвернулась и стала смотреть вдаль. С того места, где они сидели, за высоким решетчатым окном (решетка, как объяснил Халил, должна была защищать женщин от нескромных взоров) открывался великолепный вид на гавань, куда приходили суда со всех концов света, груженные яблоками из штата Вашингтон, голландской сгущенкой, китайскими тачками, корейскими покрышками. Рядом с верфью сгрудились у причала одномачтовые каботажные суда; грузчики перетаскивали разноцветные рулоны материи, сверкающие медь и золото, ковры и жемчуг.
– Как истинная американка ты, наверное, сейчас мысленно посылаешь меня куда подальше, – пошутил ее собеседник.
– Ты и впрямь меня знаешь.
– Не так, как хотелось бы.
Не успела Ли ответить, как Халил сменил тему разговора, предоставив ей гадать, действительно ли в его голосе прозвучали интимные нотки или ей почудилось.
Они провели остаток дня фотографируя близлежащие рынки, где Ли едва не поддалась искушению купить красивое золотое колье. Старая торговка с золотым кольцом в носу и татуировкой на подбородке взвесила изделие на аптечных весах, умножила (на карманном калькуляторе) цену одного грамма на вес и заверила Ли, что цена вполне умеренная – всего полторы тысячи долларов. Это оказалось гораздо больше, чем она могла выделить на покупку.
– Какое счастье, что ты уговорил того красавца дать себя снять, – сказала она Халилу. С первого взгляда на бородатого торгаша на верблюжьем базаре Ли ощутила неодолимый зуд запечатлеть его на пленке. К сожалению, он не пошел ей навстречу. Тогда вперед выступил Халил и пробормотал несколько слов по-арабски. Монета сыграла свою роль, и сделка состоялась.
– Многие старики считают фотографию угрозой Божьему созданию.
– Если он действительно в это верит, как же тебе удалось его подкупить?
– Он считает денежный интерес уважительной причиной. Тогда это не считается нарушением. Но знаешь, Ли, вопреки сложившемуся мнению, в Абу-Даби далеко не все продается. Мы, арабы, тысячелетиями выживали только благодаря стойкой вере в Аллаха, упованиям на его милость, а также потому, что крепили семейные и родовые узы. Нефть, неузнаваемо преобразившая наш край, не изменила наши души. Мы помним, кто мы и что мы.
Ли потупила глаза.
– Я не хотела задеть твои чувства.
– А я не собирался читать нотации. Извини, просто мне поперек горла покровительственные реплики некоторых приезжих с Запада, которым нет никакого дела до этих мест – нужна только наша нефть. – Он сделал такое движение, словно хотел взять Ли за руку, но передумал. – Зато ты – образец дипломатии. Если бы чиновники из Госдепартамента США и главы нефтедобывающих компаний обладали хотя бы мизерной долей твоей осмотрительности, мир стал бы гораздо лучше. – Он посмотрел на нее в упор, и в его глазах вспыхнул откровенный мужской интерес. – Я уж не говорю – красивее.