Тайные каналы: По следам нацистской мафии
Шрифт:
В 1960 г. прокуратура ФРГ была, по всей видимости, полностью удовлетворена этим объяснением. Мы же хотим вернуться к фотографии, сделанной на борту парохода, где бежавший в Аргентину Эйхман заснят с двумя господами.
Много раз мы внимательно разглядывали лица двух незнакомцев. Особенно интересовал нас человек, стоящий справа от Эйхмана. Так как он был без головного убора, можно было хорошо рассмотреть форму его головы, благодаря короткой стрижке ясно видно было слегка оттопыренное левое ухо. Легкая тень падала на глаза и правую сторону лба, но это не мешало разобрать черты лица.
Еще и еще раз обращались
В самом деле, сходство прояснялось и поражало. Один из спутников Эйхмана был похож на Руделя.
Но доказательств у нас не было. Их должен был предоставить нам сам Рудель. Но как? Под каким-нибудь предлогом посетить его, представиться вымышленным именем, как Поморин однажды это успешно уже проделал? Но вряд ли удастся поймать Руделя на ту же удочку.
В конечном счете родилось следующее письмо, которое за подписью одного нашего знакомого и с указанием его адреса мы направили Руделю:
«Глубокоуважаемый, дорогой господин полковник!
Мы, группа старых зенитчиков, поспорили между собой, и только Вы можете разрешить наш спор. Один из нас принес старую газету и показал фото, копию которого я прилагаю. Он утверждает, что на снимке изображены Вы, господин полковник, и я с ним согласен. Ибо я еще хорошо помню Ваши фотографии, опубликованные в доброе старое время.
Глубокоуважаемый господин полковник, мы заключили пари на ящик шампанского, утверждая, что правы мы. Пожалуйста, сообщите нам, кто же выиграл шампанское. Я особенно буду Вам благодарен, если Вы пришлете нам еще одно Ваше фото с автографом.
Сердечный привет от всех нас.
С уважением…».
С волнением ожидали мы ответа. Не была ли наша «липа» слишком грубо сработана? Или письмо оказалось написанным в тоне, который должен был понравиться бывшему «герою»?
Через неделю пришел ответ на специальном бланке со штампом отправителя — стилизованным золотым дубовым листом с скрещенными мечами и сверкающими блестками на острие.
«Дорогой господин… — писал Рудель, — фото имеет тень [!] некоторого сходства, но я сам не могу сказать, что именно такая фотография была опубликована в газете. Итак, я сказал бы: результат вашего спора — ничья! 31 марта я вновь на длительное время уезжаю в Южную Америку. Сердечный привет всем, ваш…»
В первое мгновение мы были разочарованы — ответ не содержал ни «да», ни «нет». Но потом мы обратили внимание на некоторые нюансы, которых вначале не заметили. Рудель не мог сказать, что именно такая фотография была опубликована в газете. Но «такая» действительно не была опубликована, ибо мы послали ему газетную вырезку с фотографией лишь одного похожего на него человека. Знал ли Рудель эту фотографию, которая среди прочих появилась в «Шпигеле»?
Кроме того, почему совершенно незнакомым ему «зенитчикам» он сообщил о том, что вновь на длительное время уезжает в Южную Америку? Не было ли это намеком на то, о чем в свое время свидетельствовала целая, а не урезанная сейчас фотография: на бегство Эйхмана в Аргентину в сопровождении двух надежных охранников?
Во всяком случае ответное письмо Руделя
— О Руделе мне еще кое-что известно…
— Каким образом?
— Очень просто, — она улыбнулась, — мой дядя служил в эскадрилье «Иммельман». Он еще и сегодня рассказывает о своих «героических» подвигах.
— Не могла бы ты его кое о чем расспросить?
Она кивнула:
— Охотно. Надеюсь, он ничего не заподозрит, когда я вдруг проявлю интерес к его бывшему шефу.
Так мы узнали, что в 1947 г., соблюдая все меры предосторожности, Рудель собрал «иммельманцев» на встречу в Дюссельдорфе. Приглашения рассылались не по почте, контролируемой западными оккупационными властями, а передавались от одного к другому, по всем правилам конспирации. Рудель прибыл в длинном, до пят, пальто, темных очках, поля шляпы наполовину закрывали его лицо. Весь этот маскарад должен был скрыть его от глаз англичан, которые охотились за ним, впрочем не очень усердно.
Рудель предложил уцелевшим асам вместе удрать в Латинскую Америку, обещая «златые горы». Огромнейшие связи, убеждал он, гарантируют семьям и им самим обеспеченность и надежность. Многим из присутствовавших казалось тогда, что им обещают рай.
В те годы аргентинской диктатуре для упрочения своей власти требовался мощный, боеспособный воздушный флот. Кроме того, полковник Рудель полагал, что в Аргентине ему кое-чем обязаны. Как сообщала 13 октября 1953 г. газета «Лё популэр де Пари», «в 1944 г. Рудель совершил поездку в Буэнос-Айрес, чтобы дополнительно разместить там капиталы».
В 1948 г. часть «иммельманцев» направилась по «монастырскому пути». Однако щедро раздаваемые Руделем обещания коснулись далеко не всех. В числе других не уехала жена Руделя, уроженка Кесфельда. О ней, как и о двух сыновьях, он мало заботился и не поддерживал их сколько-нибудь существенно в материальном отношении. Когда об этом стало широко известно в Кесфельде, героический ореол, который так охотно и умело создавал вокруг своего имени Рудель, потускнел.
1951 год. Аргентинские ВВС укреплялись наци-конструкторами, пилотами, современным оружием. Были совершены первые испытательные полеты новейших истребителей. Немецкая колония в Кордове к тому времени разрослась. У Руделя работали 62 специалиста заводов Фокке-Вульфа, Мессершмитта, Дорнье и «Даймлер-Бенц».
Чем еще занимался Рудель в Аргентине? В мемуарах он писал об этом весьма туманно: «теннисом», «альпинизмом». Мемуары издал в Альбрехт Дюрер-Ферлаг, с которым вскоре заключил договор и фон Офен.
В действительности Рудель оказывал широкую помощь «ни в чем не повинным» нацистам, которым по законам о военных преступлениях угрожала тюрьма. В ФРГ был организован поток продовольственных посылок.
Из рассказов племянницы бывшего «иммельманца» мы поняли, что это были за посылки. В 1954 г. ее дядя тоже получил «благотворительный дар» не то из Аргентины, не то из Чили. Но не продукты, а нацистскую стряпню — брошюры, листовки, которые отправитель настойчиво требовал широко распространять среди населения.