Тайные полномочия
Шрифт:
— Не знаю, как благодарить вас, — сказал Ванзаров, вставая. Ему явно указывали, что время визита исчерпано. — Только один вопрос: а где записка, которую Лунный Лис подбросил на место броши?
— Бобби скомкал ее и выбросил.
— Такая жалость, — сказал Ванзаров с глубоким сочувствием. — Еще раз выражаю вам свое сочувствие, госпожа Звягинцева, в связи с постигшей вас утратой.
— Благодарю вас, — ответила Липа, выпроваживая его.
— Наверное, теперь поездку в Грецию отмените? — спросил он, выходя в прихожую.
— Жаль пропустить исторический момент. Все-таки первая Олимпиада.
— Утром
— Да, надо успеть упаковать чемоданы… Новые горничные хуже прежних, все придется делать самой.
— Я бы на вашем месте не спешил со сборами, — сказал Ванзаров и закрыл за собой дверь.
Что значит, не спешить со сборами? Поезд в одиннадцать часов. До этого так много надо сделать. Вся ночь — бессонная. Она должна была стать такой радостной. А теперь все испорчено. Ей показалось, что молодой человек недоговаривает значительно больше, чем делает вид. Что-то он скрывает. И от этой неизвестности стало неприятно. Как от глотка прокисшего молока.
20
После всех приключений Граве захотел дойти до дома пешком. Он брел по пустым улицам, а в ушах у него грохотали выстрелы. Он никак не мог отделаться от картинки, что мерещилась в каждой темной подворотне. Вот бедный Паша Чичеров стоит у мраморной стены, а вот он уже сползает в полном ужасе. И еще эти разводы у него на штанах. Какой стыд, так издеваться над человеком! К горлу подкатывало, он сжимал кулаки и ускорял шаг. Справиться с этим было чрезвычайно трудно. Видение засело в мозгу занозой и не желало вылезать.
Граве примерял на себе: что бы делал, если бы его выбрали встать у стенки? Конечно, он стоял бы перед расстрелом с гордо поднятой головой. Как подобает спортсмену и олимпийцу. Но что-то в душе у него ехидно усмехалось и говорило: нет, брат, ничем ты не лучше Чичерова, еще, чего доброго, обделался бы и разрыдался как баба. Кишка у тебя тонка, нечем тебе гордиться. От этих размышлений Граве бросало в жар, он шептал яростные опровержения, но так и не смог переубедить смеющийся голосок.
До дома на Екатерининском канале он добрался так быстро, словно ехал на извозчике. У самой подворотни его тихо окликнули. Граве повернулся и разглядел силуэт уже знакомый. Невдалеке от него держался другой, чуть поменьше ростом.
— Поздно возвращаешься, продрогли ожидаючи.
— Нечего за мной шпионить, господин Обух, — ответил Граве и сам поразился внезапной дерзости.
Стенька-Обух тоже отметил перемену в характере карточного мастера.
— Ишь ты, какой прыткий стал, — сказал он с отеческой лаской. — Чего расхрабрился?
— Знаете, господин Обух, после того, как постоишь под расстрелом, на жизнь начинаешь смотреть несколько по-иному. Вот так.
Умея отличать правду ото лжи, как серебряный рубль от оловянного, Стенька-Обух вынужден был признать: хлыщ этот не врет. Что за чудеса такие? Свернув с непонятной темы, он потребовал отчета.
— Пока удалось не много. Составил список подозреваемых, есть кое-какие предположения, но их надо проверить, — ответил Граве.
— Ты давай торопись, Лунный Лис ждать не будет.
— Вы правы. Сегодня он нанес чрезвычайно тяжелый удар.
Стенька-Обух забеспокоился: произошло что-то важное, а он опять ничего не знает.
— Это ты о чем толкуешь?
— О
Стенька не нашелся, что ответить. Такие новости для него были чрезвычайно неприятны, если не сказать: опасны. Авторитет держится на ниточке. Виданное ли дело, чтобы он, воровской старшина, узнавал о деле не от своих, а от фраера, нанятого за страх? Нет, никуда не годится.
— Ты давай пошевеливайся, срок помнишь, — только сказал он.
— Срок помню, да только толку от меня мало, — сказал Граве. — Я бы на вашем месте возлагал все надежды на Ванзарова. Он наверняка сумеет этого негодяя поймать.
— И что, усердно ловит?
— Усердно. Только бледный весь, как будто после болезни…
Стенька недобро усмехнулся.
— Это с каплюжниками бывает. Раз — и захворал. Такое несчастье. А ты помни: не укажешь Лиса — не взыщи.
Воровской старшина поднял воротник и быстро пошел прочь по каналу. Подручный увязался за ним. Граве в сердцах плюнул на мостовую, чего не позволял себе с гимназической юности. Когда человека припирают к стенке, хорошие манеры отлетают, как засохшие листья. Он понял, что, если сейчас не пропустит рюмку-другую чего-нибудь крепкого, до собрания у генерала не дотянет. И плевать на все эти спортивные режимы. Ни в одном олимпийском режиме расстрел не числится. После такой ночи он может позволить себе все что угодно.
21
В полицейском доме на Офицерской улице горели окна третьего этажа. Как раз, где располагалось управление сыскной полиции столицы. По тревоге был поднят отряд филеров во главе со старшим филером Афанасием Курочкиным. Он лично отобрал самых способных и сообразительных агентов. В приемном отделении стало тесно. И запах, довольно крепкий, уличный, запах сапог, мазута, окурков и снега, наполнил комнату до краев. Филеры работали на улицах, там нельзя быть чистеньким и ухоженным. Чтобы стать незаметным, надо быть как все, как простой народ, который бродит по делу и без дела. Одеты филеры самым простецким образом: кто в драном тулупе, кто в рабочей тужурке. Были и мастеровые в фуражка-московках. Глядя на такого обывателя, никогда не скажешь, что это агент полиции. А если филера можно вычислить, значит, не место ему в отряде: и задание провалит, и себя на опасность обречет.
Ванзаров ввел агентов в курс дела. Необходимо взять под круглосуточное наблюдение сразу несколько домов и объектов, то есть персон. Вести их везде: когда выйду из дома, когда оправятся в гости или на службу. Особое внимание обращать на тех, кто появится с чемоданами. Убедиться, что объект наблюдения следует на вокзал, и там предпринять меры к его задержанию. Вещи не трогать, личный досмотр не проводить. Доставить в жандармское отделение при вокзале и засадить в пустую комнату без окон. Особо следить, чтобы задержанный ничего не выкинул по дороге. Следить за любой вещицей, от которой он попытается избавиться. Ничего не трогать и не прикасаться до прибытия лично Ванзарова.