Тайные тропы
Шрифт:
— Слышал о такой книге, но не читал, — признался Аллен.
— Тогда не спорьте. У меня есть несколько замечательных цитат, и я их вам сейчас продемонстрирую.
Никсон быстро поднялся с кресла, пошел в спальню и возвратился оттуда с небольшой записной книжкой. Порывшись в ней и найдя нужное, он сказал:
— Вот что пишет Фокс: «Победоносные генералы и адмиралы будут больше посматривать на своих союзников в победе, чтобы обнаружить своих вероятных противников в будущей войне... они будут менее заняты Германией, чем друг другом». Не так ли я сказал, капитан? А вы это называете глупостью.
—
— Совершенно справедливо, иначе я быть не может.
— И этот голос принадлежит американцу? — спросил Андрей.
— Да, американцу, — подтвердил Никсон, — разумному, дальновидному американцу. — Он вновь порылся в своей книжонке. — Обратите внимание, что пишет англичанин Лиддль Гарт. Слушайте. Читаю слово в слово: «Мы видим из истории, что полная победа никогда не приводила к результату, которого всегда ожидают победители, — к прочному, длительному миру». Или насчет союзников: «Расхождения между ними становятся настолько острыми, что они превращают товарищество перед лицом общей опасности во враждебность и взаимное недовольство таким образом, что союзники в одной войне становятся врагами в следующей». — Никсон хлопнул книжкой по колену. — Не это ли заявил и Фокс?
— Неудачные пророки, — махнул рукой Аллен. — Я хочу вас спросить, майор: какова ваша точка зрения?
— Она не расходится с мнением Фокса и Гарта...
Вагнер внимательно посмотрел на Никсона, что-то соображая про себя.
— У нас и у всего человечества есть сейчас другой документ, вселяющий надежду на более приятное будущее, — сказал он. — У нас есть решение Крымской конференции...
— Под которой поставил свою подпись покойный Рузвельт, — добавил Аллен.
— Старик Франклин переборщил, — прервал Аллена на полуслове Никсон. — Ему никто не давал полномочий подписываться за всех нас.
— Но он, кажется, был президентом, как я понимаю, — заметил Грязнов.
— Это еще ничего не означает, — горячился Никсон. — Мало ли что могло взбрести человеку в голову. Правда, есть поговорка, что последнее желание умирающего — закон, но закон не для страны. И притом старик Франклин, я думаю, понимал, что жить ему осталось недолго, а поэтому и решил прославиться в роли миротворца и не портить отношений с союзниками.
— Если народ не захочет войны — ее не будет, — твердо сказал Вагнер.
— Будет.
— Если народ допустит, — вставил Андрей.
— А как это он не допустит, интересно мне знать? — усмехнулся Никсон.
— Очень просто. Мы воюем, мы проливаем кровь, мы гибнем, а не морганы, не рокфеллеры, не фарбены... Их кучка, а нас миллионы, но мы можем воевать и можем не воевать. Ружья, автоматы, пулеметы и пушки могут стрелять не только в того, кто стоит по ту сторону фронта, но и в тех, на чьи средства они изготовляются.
— Это большевистская доктрина?
— Это доктрина сотен миллионов людей. Это все, кто ненавидит убийства, пожары, разбой, кому дороги семья, мать, дети, кто любит жизнь, веселые песни, человеческую радость... — возразил Вагнер.
— Мы кое-кого переучим, кое-кого распропагандируем, в этом я могу вас заверить, — сказал безапелляционно
— Ого! Как бы не так, — возразил Андрей. — Чему вы научите? Линчеванию негров? Колониальному разбою? Нет, не подойдет. Мы против войн, и нас поддержат...
Никсон поднялся. Лицо его было бледно, глаза блуждали.
— На сегодня довольно, — заявил он сухо.
— Да, пойдем спать, — усмехнулся Абих. — Без войн прожить можно, без сна еще никто не жил.
На другой день пьяный Никсон привел в дом высокую рыжую немку и заперся с ней в своей комнате. Оттуда доносился визгливый смех. Перед обедом Никсон со своей дамой вышли к столу. Он усадил ее обедать вместе со всеми. Обед прошел в молчании. Никсон несколько раз затевал разговор на разные темы, но его никто не поддержал. Потом он проводил женщину на улицу, и у парадного произошел скандал. Женщина требовала денег. Вернулся Никсон один, покачиваясь, подошел к дивану и развалился на нем, вытянув длинные ноги.
— Дрянь! — сказал он, ни к кому не обращаясь.
Все промолчали.
— Капитан! — обратился Никсон к Аллену.
— Да, — ответил тот.
— Дивизия простоит в городе еще десять дней. Вам не скучно?
— Нет, — коротко ответил Аллен.
— Вы, кажется, интересовались этим вопросом у начальника штаба?
— Возможно...
— Потом вы спрашивали разрешения, можно ли перебраться на другую квартиру.
— Допустим...
— Вы заявили, что не хотите жить со мной вместе.
— Заявил...
— Гм... А на кой чорт вам понадобилось знать, кто я и чем я дышу?
— Это мое, а не ваше дело, — резко ответил Аллен.
— Вот что я вам скажу, дорогой коллега. Я не переношу людей, которые суют нос в мои дела. Не переношу, понимаете?
— А мне на это наплевать, — сказал Аллен и побледнел.
— Тогда я вам набью физиономию. И так набью, как вам не били за всю вашу ветхозаветную жизнь.
Скромный, спокойный Аллен вдруг рассмеялся. Все настороженно выжидали, чем кончится ссора.
— Вы мне показывали как-то перед сном дырочку на своей голове? — спросил он Никсона.
— Это рана, а не дырочка, — перебил его Никсон. — Рана, полученная от Роммеля в Африке. Я горжусь...
— Можете гордиться сколько угодно, — в свою очередь перебил его Аллен, — я хочу сказать, что через эту дырочку у вас, наверное, вытекла часть мозгов.
— Старая подошва! — заревел Никсон и, поднявшись с дивана, бросился на Аллена.
Аллен с несвойственной ему быстротой вскочил со стула, но дорогу пьяному Никсону преградил Андрей.
— Прочь, щенок! — заорал майор.
Грязнов стоял не двигаясь и глядел в упор в холодные, бесцветные глаза Никсона.
— Только без скандалов... не компрометируйте имя офицера американской армии, — вмешался Вагнер.
— Вы! — с брезгливой гримасой бросил майор. — Знайте свое место...
— Я его знаю. Советую вам знать свое, — ответил Вагнер.
Никсон расхохотался, выругался и пошел в спальню. Оттуда он вышел одетым. Покачиваясь, Никсон направился к выходу и уже у двери сказал: