Тайные тропы

Брянцев Георгий

Его сын Леонид пришел в город с рацией и должен был наладить связь подполья с партизанами и «большой землей». Его спрятали во дворе дома одного из подпольщиков, в старом погребе, где он сейчас и находится. Первый месяц все шло хорошо, поддерживалась двухсторонняя связь, а потом вдруг передатчик вышел настроя. Леонид долго копался, но наладить передатчик не смог. Помогали другие патриоты, но все безуспешно. Сейчас работает только приемник. Благодаря ему советские люди знают о всех событиях на фронте и за линией фронта. Но одного приемника

недостаточно. Нужен передатчик. А ведь Ожогин говорил, что они изучают радиодело. Может быть, и наладят.

Никита Родионович пообещал сделать все, что в их силах.

— Придется вам с сынком познакомиться, — сказал тихо, чтобы не услышала жена, Денис Макарович.

Когда друзья собрались уже уходить, неожиданно открылась дверь, и в комнату вошел Трясучкин. Он был навеселе и не совсем уверенно держался на ногах.

— Вот вы где замаскировались! — засмеялся он, подавая руку Ожогину. — Рад, рад видеть! Денис Макарович, — обратился он к Изволину, — прошу всех ко мне, твои гости — мои гости.

Ожогин и Грязнов начали отказываться, ссылаясь на занятость.

Трясучкин запротестовал. Никаких объяснений он не принимает. Он человек простой, сам не стесняется и всем то же советует.

Друзья остановились в нерешительности. Изволин нашелся. Он пообещал зайти и привести с собой своих гостей.

— Ну, смотри, Денис Макарович, — Трясучкин погрозил пальцем, — срок десять минут. — И он вышел.

— С волками жить — по-волчьи выть, — тихо произнес Изволин. — Эта шкура нам еще пригодится, мы и от нее оторвем соответствующий клок. Отношений портить не следует. Пойдем, посидим, он поговорить любит, может, чего и сболтнет.

Доводы Дениса Макаровича были резонны. Отказываться от дружбы с Трясучкиным не следовало. Мало ли что может случиться.

В квартире Трясучкина играл патефон. На большом столе, покрытом белой скатертью, стояли редкие по тем временам блюда: заливная рыба, холодец, сало, сливочное масло, жареные куры, несколько сортов колбас, соленье, настоящая московская водка в бутылках и наливка в графинах. На лице Ожогина появилось изумление.

Денис Макарович пожал его локоть и предупредил, что удивляться нечего. Трясучкин ищет жениха для дочери. У девицы двадцать девять годков за спиной. Романов у нее на глазах всего города было немало, а вот мужа никак не подцепит. Поэтому создается «обстановка».

Кроме самого Трясучкина, в комнате оказались еще четыре человека: жена его Матрена Силантьевна — бесформенная туша; дочь Варвара Карповна — крупная блондинка с подкрашенными бровями, пышными формами и дерзким взглядом; подруга Варвары, некая Валя, — таких же лет девица с пугливым выражением глаз, и, наконец, кого никак не ожидали увидеть ни Ожогин, ни Грязнов, — горбун. Тот самый горбун, который явился на квартиру друзей под видом коммуниста. Но они не подали виду, что узнали его.

Матрена Силантьевна пригласила всех к столу.

Варвара Карповна окинула взглядом Ожогина и Грязнова, как бы оценивая

их, и решительно заявила, что Никита Родионович будет сидеть рядом с ней, а Грязнов — с ее подругой.

Горбун или не узнал в друзьях своих «спасителей», что было сомнительно, или, по их примеру, делал вид, что не узнает. Он не сводил глаз с Варвары Карповны и не обращал внимания на Ожогина.

Матрена Силантьевна разместила свое огромное тело на стуле в конце стола и громко вздохнула.

— Ну, чего шары выкатил? — обратилась она к мужу. — Угощай гостей!

Трясучкин засуетился, потянулся в спешке к водке, зацепил рюмку, та ударилась о тарелку и разбилась. Трясучкин растерялся и виновато посмотрел на жену

Матрена Силантьевна выдержала небольшую паузу, как бы собираясь с духом, и выпалила всердцах:

— Чорт окаянный! Руки тебе повыкручивать, непутевому, надо. Чем ты смотришь только? Склянки-то хоть убери...

— Можно немного повежливее? — не сдержалась Варвара Карповна. Ей не хотелось, чтобы новые гости сразу познакомились с нравами этого дома.

— А твое дело сторона, — огрызнулась мать, — тоже, кукла!

Привыкший, видимо, к подобным сценам горбун громко произнес:

— Только без ссор... только без скандалов.

— А тут никто и не скандалит, — обрезала Матрена Силантьевна. — Разливай-ка лучше водку.

— Водка наистрашное зло, — начал горбун, беря бутылку, — страшнее и нет ничего. Но коль скоро я ни себе, ни вам добра не желаю, давайте ее пить. За встречу! — объявил он, поднимая рюмку.

— Языкастый ты больно, — буркнула Матрена Силантьевна, умело опрокинула в рот содержимое рюмки, крякнула по-мужски, рассмеялась: — Так-то лучше! — и принялась за еду.

Водку Трясучкин не пил, а неторопливо сосал. Опорожнив рюмку, он кривил удивленно губы и вопросительно посматривал на нее, как бы спрашивая, что в ней было. Так он поступал после каждой рюмки. Сидевший напротив горбун молча с улыбкой наблюдал за Трясучкиным.

Горбуну на вид можно было дать лет тридцать. Лицо его напоминало лисью морду. Особенно выделялись на нем подвижные глаза и редкая рыжая бородка. После второй рюмки настроение у горбуна поднялось: он разговорился, стал смелее бросать взоры на Варвару Карповну. Он говорил грамотно, к месту вставляя эффектные иностранные словечки — интеллект, каннибал, визави, реванш...

По тому, что он часто употреблял выражения вроде: «Это отнесем в дебет!», «Сальдо сюда, с ним после разберемся», «Получите по аккредитиву», «Подведем баланс», — можно было судить, что по профессии он бухгалтер или экономист.

— Ну, как, разобрал, что пил? — спросил горбун Трясучкина после очередной рюмки.

Тот отрицательно покачал головой.

— А она тебя разобрала? — закатился горбун булькающим смешком.

— Разобрала, — сокрушенно ответил Трясучкин.

— А вы, наверное, пить бросили? — спросила Варвара Карповна горбуна и смерила его презрительным взглядом.