Тайные тропы
Шрифт:
— Выходит, так, — ответил за Повелко Игнат Нестерович.
— Ишь ты — пуп земли, — пошутил старик. — Знашит, коли попадешь во двор, так дело и совершится?
— Обязательно... — заверил Повелко.
— А не боязно?
— Там видно будет, а сейчас не боязно...
— Ну, ладно, совещайтесь, а я пойду. — Заломов встал и начал одеваться.
— Куда же вы? — удивленно спросил Грязнов.
— Не торопись. Сиди, гостюй, — уговаривал Игнат Нестерович.
— Пошел, пошел. Пора костям на покой, да и правду сказать — што-то
Натянув на плечи полушубок, Заломов вдруг запел. Заболотько поторопился вывести старика на улицу.
— Странный он немного, — с досадой сказал Игнат Нестерович. — Ну, что ж, и нам пора, — добавил он, и гости стали собираться.
На другой день на квартиру к Ожогину и Грязнову прибежал Игорек. Он торопливо передал, что у Заболотько их ждут Изволин и Тризна.
Друзья встревожились — их удивил неожиданный вызов. Через двадцать минут они уже стучались в окно знакомого дома.
— Что случилось? — первым долгом спросил Никита Родионович у Изволина.
— Ничего особенного, — приветливо улыбнулся в ответ Денис Макарович. — Небось, перепугались?
— Не очень, чтоб уж очень, но и не дюже, чтоб уж дюже, — отшутился Грязнов.
— Но все-таки? — настаивал Ожогин.
— Потребовалось созвать расширенное заседание. Для справки слово предоставляю Игнату Нестеровичу. — Изволин говорил весело, и тревога друзей быстро рассеялась.
Оказывается, переполошил всех старик Заломов. Он явился к Тризне два часа назад и сказал: «Созывай всех, буду докладывать рационализацию». Какую рационализацию? «Созывай, — говорит, — тогда узнаешь.» Пришлось созвать.
— А где же он сам? — спросил Андрей..
— Побежал что-то уточнять, сейчас вернется.
Начали высказывать предположения. Игнат Нестерович был склонен думать, что старик с горя просто хватил лишнего. Борис Заболотько предполагал худшее, — не свихнулся ли старик в связи с отставкой. Уж больно странно он себя вел вчера вечером.
— Короче говоря, Заломов что-то заломил, — резюмировал Денис Макарович. — Потерпим немного, сейчас выяснится.
Заломов пришел, как и вчера, под градусом, но на ногах держался крепко и рассуждал здраво.
— Раздеваться не буду, время в обрез, — начал он, ни с кем не поздоровавшись. Согнав Грязнова со стула, он уселся сам и, по обычаю, начал сворачивать цыгарку. Делал он это не торопясь и своей медлительностью раздражал собравшихся. Наконец, заговорил.
— Так... Што я в отставке, всем известно? — спросил Заломов.
— Ну? — сказал Тризна, не понимая, к чему ведет старик.
— Две бошки у меня управа конфисковала, а две оставила.
Вое недоуменно переглянулись. Тризна закашлялся и вышел на воздух.
— Погодим малость, — продолжал Заломов. — Пусть Гнат отдышится. — И он невозмутимо стал попыхивать цыгаркой.
Воцарилась тишина.
Наконец, вернулся бледный Игнат Нестерович. От приступа кашля глаза
Заломов сокрушенно покачал головой и снова заговорил:
— Когда бошки увозили со двора, то запугали, што и остальную пару заберут. Вот как. А пока и кони и бошки дома. Ха... Ха!
Денис Макарович покусывал губы и, видно, едва одерживал смех. Нервный Тризна не выдержал:
— Чего ты воду мутишь? Где твоя рационализация?
Заломов не смутился. Он неожиданно громко рассмеялся.
Стоявший за его спиной Борис Заболотько постучал себя пальцем по лбу.
— Сейчас и рационализацию выложим. Разведку я не зря провел. Электростанция уже месяц как заявку дала в управу на ошистку. Раз! — Он загнул один палец. Лица у всех вытянулись. — А мы возьмем с Димкой ношью да и вывезем все, што полагается... Два! — Он загнул второй палец. — Ношью никто проверять не будет. Три! Завтра у меня все могут отобрать дошиста. Шетыре! Знашит, воробей, не робей! Пять! Вот она и рационализация.
В первую минуту от удивления и неожиданности никто не произнес ни слова. Потом Повелко бросился к старику, прижал его голову к груди и поцеловал его в седые волосы.
Заломов смутился и часто заморгал.
Ожогин подошел к нему и крепко пожал руку. Старик расчувствовался, губы у него затряслись и скупые слезинки скатились по грубым, обветренным щекам. Он не стыдился слез и даже не вытирал их.
— Нет, нет, не перевелись еще у нас настоящие люди, — сказал Денис Макарович.
— А я-то думал... — краснея, сказал Заболотько.
— Старый конь борозды не портит, так говорят, отец? — спросил Заломова Никита Родионович.
— Так, сынок, — опомнился Заломов. — И еще говорят: либо грудь у крестах, либо голова у кустах. Только вот што... Дело надо нашинать сейшас, у меня все готово. На дворе станции я бывал до войны разов пять, порядки знаю...
— Проберетесь? — спросил Ожогин.
— Конешно, проберемся. А вот куда мне опосля пробираться?
Решено было после операции спрятать Заломова в доме Заболотько вместе с Повелко.
В девять часов вечера по улице, где была расположена электростанция, ехали две телеги с бочками. На одной сидел Заломов, на второй — Повелко. Телеги двигались с трудом.
Улица была немощеная, вся в воронках от разорвавшихся бомб, в колдобинах и рытвинах. Бочки встряхивало, кренило из стороны в сторону, колеса вязли в сугробах. Но это не смущало Заломова. Он бодро погонял лошадь. Повелко чувствовал себя неуверенно в роли кучера, он с трудом держался на передке.
Вот и электростанция. Здесь Повелко проработал четыре года. Она как-будто не изменилась за годы войны, только стены перекрашены из белого в черный цвет. Забор цел, целы железные решетчатые ворота, сквозь которые виден большой двор. Глухо и ритмично постукивают маховики. Света не видно — все замаскировано.