Тайные убийцы
Шрифт:
Покрывало соскользнуло. Фалькон увидел голову с карими глазами, длинными ресницами, орлиным носом и острыми скулами, при том что сами щеки были слегка впалыми. Борода была совсем короткая, ниспадающие волосы — длинные, темные, а зубы — идеальные, белоснежные.
— Боюсь только, что я увлекся, — заметил Ково, — и сделал его слишком уж щеголем.
Фалькон фотографировал, пока Ково выбирал самые удачные наброски, отражающие другие возможные варианты внешности. В одиннадцать утра Фалькон уже ехал на ту сторону реки, обратно в управление полиции. Наброски отсканировали, изображение жертвы ввели в компьютер. Он позвонил Пинтадо и попросил его переслать по электронной почте рентгеновские
Когда он уходил, позвонил Рамирес.
— Я поговорил с хирургом в больнице, он специалист по операциям на сосудах, — сообщил он. — Он опознал нитки швов, которые извлекли из трупа: марка — «Сурумеш», их производит компания «Суру интернешнл лимитед», город Бомбей, Индия.
— Он их использует?
— При паховой грыже он применяет немецкие, марки «Тимеш».
— Ты расширяешь сферу своих познаний, Хосе Луис.
— Я в полном восторге, — сухо отозвался Рамирес. — А еще он сказал, что «Суру интернешнл», вероятно, снабжает больницы через посреднические компании, которые торгуют медицинским оборудованием и препаратами.
— Я поговорю с Пабло. СНИ может получить их список у «Суру интернешнл».
— Им надо будет связаться с больницами, которые снабжали эти поставщики. Вполне возможно, что одна больница может получать нитки от разных производителей. А еще есть клиники, которые специализируются на грыже. Это займет много времени.
— Мы продвигаемся по нескольким фронтам, — сказал Фалькон. — Сейчас у меня есть модель лица, с ней можно работать. У нас есть рентгеновские данные по его зубам. Я все больше думаю об Америке. С ним поработали стоматологи…
— Обычно паховая грыжа случается после сорока лет, — сказал Рамирес. — Доктор Пинтадо предполагает, что этому типу сделали операцию года три назад. Значит, мы должны рассматривать лишь последние четыре года таких операций, максимум — пять. По всему миру их за это время провели что-нибудь около двух с половиной миллионов.
— Оставайся оптимистом, Хосе Луис.
— До встречи в следующем году.
Фалькон сообщил ему о встрече с судьей дель Реем, намеченной на полдень, и попрощался. Он послал тому же «нужному человеку» из СНИ запрос о «Суру интернешнл». Он снова встал, чтобы уйти. Завибрировал его личный мобильный, но на экране не высветилось никакое имя. Все равно он принял звонок.
— Diga, — сказал он.
— Это я, Консуэло.
Он медленно сел, думая: о господи. Внутри у него что-то дрогнуло, кровь побежала быстрее. Сердце громко стучало в голове.
— Давненько, — произнес он.
— Я смотрела новости, узнала про Инес, — проговорила она. — Хотела сказать тебе, что мне очень жаль. Хочу, чтобы ты знал: я о тебе думаю. Я знаю, ты сейчас, наверное, занят, так что я не буду тебя отвлекать.
— Спасибо, Консуэло, — ответил он, желая, чтобы в голову пришло что-нибудь еще. — Приятно снова услышать твой голос. Когда я увидел тебя на улице…
— И насчет этого мне тоже жаль, — сказала она. — Это не могло быть иначе.
Он не понимал, что она имеет в виду. Ему нужно было сказать что-то, чтобы удержать ее у телефона. Ничего подходящего он придумать не мог. Голова у него была забита мыслями о трупе, нитках для зашивания грыжи и двух с половиной миллионах операций по всему миру.
— Я не должна тебя отрывать, — сказала она. — У тебя сейчас, наверное, все
— Хорошо, что ты позвонила.
— Это самое меньшее, что я могла сделать, — ответила она.
— Знаешь, я был бы рад, если бы ты объявилась еще.
— Я о тебе думаю, Хавьер, — сказала она, и на этом все кончилось.
Он откинулся на спинку кресла, глядя на телефон; ее голос по-прежнему звучал внутри него. Она хранила его номер все эти четыре года. Она думает о нем. Имеет ли все это значение? Может быть, это была просто дань вежливости? Но ему так не показалось. Он записал ее номер в память телефона.
На автостоянке за зданием управления полиции было адски жарко, в ветровые стекла машин било ослепительное солнце, висевшее в безоблачном небе. Фалькон сел в машину, струя воздуха из кондиционера ударила ему в лицо. Эти ее несколько фраз, сам звук ее голоса, — все это открыло в его памяти целую главу, которую он несколько лет держал закрытой. Он покачал головой и выехал со стоянки. Он направился в район Сересо кружным путем, через старую площадку «Экспо», и переехал реку по мосту Аламилло. Он оказался на месте взрыва одновременно с Рамиресом.
— Есть новости насчет электриков? — спросил Фалькон.
— Звонил Перес. Они обошли семнадцать строек. Ничего.
— Чем занимается Феррера?
— Охотится на свидетелей, которые могли видеть, как нашего приятеля с грыжей кидают в мусорный бак на улице Ботерос.
Они вошли в здание детского сада. Судья дель Рей в одиночестве ждал их в классе. Они уселись на парты. Дель Рей, сложив руки на груди, смотрел в пол. Он с исчерпывающей полнотой изложил им все главные факты, которые на данный момент обнаружило следствие. Он не использовал никаких заметок. Он правильно назвал фамилии всех марокканских свидетелей. У него в голове имелся полный график событий, происходивших внутри и вокруг мечети. Он явно решил произвести впечатление на двух детективов, и ему это удалось. Фалькон почувствовал облегчение Рамиреса. Человек, заменивший Кальдерона, не был болваном.
— Больше всего меня беспокоят два самых заметных момента среди недавних событий, — сказал дель Рей. — Самоубийство Рикардо Гамеро и предположение, что его источник был двойным агентом.
— Один из охранников Археологического музея в парке Марии-Луизы видел Гамеро, — сообщил Фалькон. — Полицейский художник пытается составить портрет человека, с которым на глазах у этого свидетеля разговаривал Гамеро.
— Позвоню Серрано, — сказал Рамирес, — посмотрим, как дела с этим портретом.
— Не убежден, что ощущение промаха из-за того, что не удалось предотвратить взрыв, могло стать для такого человека, как Гамеро, достаточной причиной для самоубийства, — проговорил дель Рей. — Здесь что-то еще. «Промах» — слишком общее понятие. Чувство личной ответственности за случившееся — вот что заставляет человека покончить с собой.
— Полицейскому художнику не так много удалось вчера вечером вытрясти из охранника, — сказал Рамирес, поговорив по телефону. — Сегодня утром они опять за это засели. К обеду должны что-то нам дать.
— И я не убежден, что Мигель Ботин — двойной агент, — продолжал дель Рей. — Господи, ведь его брата изувечило взрывом бомбы исламских террористов. Можете себе представить, чтобы такой человек начал на них работать?
— Он принял ислам, — ответил Фалькон. — Он очень серьезно относился к своей религии. Трудно сказать, какое влияние может оказать на такого человека харизматичный радикальный проповедник. У нас перед глазами пример Мохаммеда Сидик-хана, одного из лондонских бомбистов: из учителя, занимавшегося с детьми-инвалидами, он превратился в боевика-экстремиста.