Тайные врата
Шрифт:
Когда они вновь направились к отелю, уже светало. Эмма рассказывала о своей жизни, о том, что побег от рутины в конце концов превратился в еще большую рутину: запланированные поездки, одинаковые номера отелей, постоянные мимолетные встречи.
– Появляется привычка не знакомиться, – заключила она, в ее голосе слышалась горечь. – Потому что – зачем? Иногда лучше ограничиться поверхностным знакомством. По крайней мере, все честно.
– Пока не приходит время умирать, – прошептал Пьер. – Тогда думают, что надо было больше времени посвятить тому, чтобы узнать любимых людей. Но жалеть уже поздно.
Она вдруг вспомнила Катрин Страндберг, и Эмме
На подходе к отелю воспоминания о прошедшем дне взяли верх. Эмма повернулась к Пьеру.
– А ты хоть мелатонин не принимал?
– Я? Я же приехал из Марселя! И не ездил в Бостон лет десять.
– Бостон? При чем тут Бостон? Умирали люди в разных местах…
– А ты не в курсе? В Интернете же есть информация. Ты ведь знаешь, что все шесть последовательных смертей за два дня – это люди, возвращавшиеся из долгого путешествия и принявшие лекарство против джетлага? [7]
7
Джетлаг – синдром смены часового пояса.
– Да, врачи говорят, что, может быть, передозировка вызвала аллергию…
– CBS сообщила результаты всех аутопсий: жертвы погибли не от передозировки мелатонина, не от аллергии, это отравление! В составе лекарства был препарат, обычно использующийся для лечения болезни Альцгеймера, но при увеличенной дозе он усиливает проявление этого заболевания… Все равно что ввести большую дозу вакцины! Действует молниеносно.
Эмма была в шоке. Вещество, вызывающее болезнь Альцгеймера, и смерть, – в упаковке мелатонина? Как так? Что это, ошибка производителей или умышленно задуманное убийство? Ей не терпелось вернуться в номер, выйти в Сеть и узнать побольше. Эмма ускорила шаг.
– А почему Бостон, ты не сказал? – настаивала она. Пьер ответил спокойно:
– Такое впечатление, что все образцы препарата из одного места: аптеки в аэропорту Логан, в Бостоне. Все погибшие пассажиры побывали там.
11
Увидев фотографию Костелло на камине, я поразился, до чего он был похож на дирижера Герберта фон Караяна. Та же седая грива, острый взгляд голубых глаз, величественная осанка. Добавим французский шарм и получим тот тип романтической ауры, который так понравился Катрин. Рядом с фотографией стояла золоченая урна с его прахом.
– Садитесь, мадам Страндберг, – сказала Бландин Костелло. – Месье…
– Баретт, Дэн Баретт.
Получив письмо Катрин с известием о смерти Мишеля Костелло, я прежде всего попытался созвониться с его супругой в Экс-ан-Провансе. Если есть минимальный шанс ознакомиться с бумагами архитектора, то только сейчас. Наследники могли решить вообще все выбросить. Что стоили в их глазах картинки и чертежи выжившего из ума старика? Но я не осмелился. Трудно звонить незнакомой женщине спустя несколько недель после смерти супруга, тем более с целью покопаться в архивах. Я не Берни Паттмэн. Он, я отлично знаю, прет напролом. Душа на нулевом уровне развития.
Выход нашла Катрин. «Исследовательские труды». «Научный интерес». Она позвонила Бландин Костелло и изложила свои доводы: Национальный музей Стокгольма интересуется
Дом Костелло, из бежевого и розового камня, был не очень большим по американским стандартам, но совершенно великолепным, построенным в стиле испанского дома с патио. Прямо перед террасой, под балконом, – голубой бассейн, накрытый брезентом, в окружении апельсиновых и банановых деревьев, еще не зацветших. Проходя вдоль него, я замер перед солнечным диском, висящим на стене над бассейном. Диск был увенчан девизом: «Пространство – знак моего могущества, время – беспомощности». Подписано: Жюль Ланьо, французский философ.
Прием был вежливый, но не более того. Естественно, подумал я, учитывая обстоятельства. Катрин, полиглот, как многие шведы, представила меня скромно:
– Месье Баретт – крупный меценат, помогающий музею Стокгольма. Кроме того, он лично очень интересуется Версалем.
Бландин Костелло, казалось, меня не узнала. Я не удивился. У французов крепкая репутация технофобов, хоть ты и заявляешь, что это не так. Да, несмотря на то что именно они изобрели Minitel и TGV… А я всегда считал, что если однажды мне придется прятать сверхсекретный образец или новую программу, то я найду уголок во Франции. Последняя страна в мире, где мои конкуренты додумаются ее искать.
Хозяйка провела нас в гостиную – уютную комнату с ивовой мебелью, большими подушками и занавесками из бежевого полотна.
– Хотите что-нибудь?
Мадам Костелло была моложе, чем ее умерший муж. Окончила университет, факультет литературы в Эксе. Одета без фантазии, как многие учительницы: серая юбка, серая кофта, белая рубашка.
– Чай, с удовольствием, – ответила Катрин.
– Вам, месье?
– Колу-лайт, если у вас есть.
– Да, для внуков. Я часто им говорю, что американцы нас ею травят…
Она изъяснялась без обиняков. По сути, суховато, но в голосе все же слышался намек на веселье – несомненно, из-за южного акцента. Это ты познакомила меня однажды с особенностями произношения в разных регионах Франции. Ты говорила, что в прованском акценте слышна музыка Вивальди, даже если говорящий бранится.
Бландин Костелло быстро вернулась с напитками и сухими кексами. Поставила тарелку на низкий столик и села на край кресла. Обычная вежливость по обстоятельствам.
– Хорошо добрались?
– Да, прекрасно. Поезд пришел вовремя. И ехали через заснеженные поля. Ваш TGV – такое чудо! Правда, Дэн?
В силу необходимости Катрин называла меня по имени. Но попытка оживить беседу провалилась. Бландин Костелло вставила реплику:
– Чудо, несомненно, только вот американцы у нас так ни одного и не купили.
За иронией я уловил негатив, который французы порой испытывают к моим соотечественникам.