Тайные врата
Шрифт:
Пьеру уже не хотелось говорить с Эммой. Ее красота возбуждала и нервировала. Он упрекал себя за то, что его тянет к этой женщине, которую он, по сути, не любил, но которую не переставал желать. Она медленно прошла последние метры, отделявшие ее от песчаного берега. Мужчина крикнул ей: «Поднимите голову!» – и снова сфотографировал. Эмма проигнорировала возглас, не приняла требуемую позу, но и явно не возражала.
Эмма взяла полотенце и тщательно вытерлась. Она собиралась уходить: вытащила из холщовой сумки черно-белое парео и повязала его вокруг бедер. Ткань
Мужчина перестал фотографировать и направился к ней. Фотоаппарат висел на ремне. Они начали оживленно разговаривать, как старые знакомые. Пьер собирался уже выйти на дорожку и вернуться к отелю, как Эмма заметила его и окликнула. Он помедлил секунду и направился к ней.
– Привет, Пьер! – сказала она с улыбкой. – Знакомься, это… Жан-Филипп.
– Гранье, Жан-Филипп Гранье.
Ну конечно! Теперь Пьер вспомнил, где видел этого человека. Гранье был достаточно известным писателем, регулярно появлявшимся на страницах светских изданий.
– Мы с Жаном-Филиппом познакомились сорок пять минут назад, – уточнила Эмма. – Он пришел запечатлеть восход солнца. – Потом добавила, мимолетно взглянув на фотографа: – По-моему, он использовал меня в качестве первого плана.
Гранье запротестовал:
– Хотите сказать, что я напрочь забыл, для чего сюда пришел? А кто бы устоял перед Венерой, выходящей из вод морских?
Казалось, его сомнительная галантность ничуть не смутила Эмму, которая продолжала говорить, глядя на Пьера:
– А самое удивительное, что Жан-Филипп работал с Дэном Бареттом несколько лет назад. И с Катрин Страндберг. Ну знаешь, та шведка, которая впала в кому во вторник вечером… Я вспомнила, когда вы назвали свое имя, – прибавила она, обратившись к писателю. – Странно, как жизнь поворачивается, верно?
При упоминании имени Дэна лицо ее потемнело. Гранье ответил:
– Знаете, я только что прибыл в Арроманш. А с тех пор и не видел Катрин Страндберг. Минимум три года. Бедняжка, как ужасно… Не могу поверить. – И добавил поспешно: – Вечером во вторник, во вторник вечером… Ну да, я был на записи телепередачи у Дрюкера.
Пьер подумал, что мужчина явно хочет обеспечить себе железное алиби.
16
– Эмма, я хочу поговорить с тобой! – нетерпеливо настаивал Пьер.
Он уже пять минут провел с ней и ее обожателем и не смог вставить ни слова. Писатель объяснил, что вот уже двадцать лет подряд он проводит в уединении шесть месяцев в году, чтобы работать. Поэтому знает здесь каждую волну, каждую скалу, каждую ракушку.
– А вы живете в Арроманше? – спросила Эмма, казалось, не слыша слов Пьера.
– Не совсем. Скажем так, я делю время между Котантеном и Семнадцатым кварталом. В Париже сложно работать – слишком много соблазнов.
Теперь Пьер отчетливо вспомнил, что слышал об этом Гранье. Он не читал его книг, а вот Клара – та читала. Минимум две. Она считала Гранье «человеком едкого ума». Он запросто высмеивал героев – и прежде всего героинь – своих книг, как только читатель к ним привязывался.
Эмму его талант романиста явно не впечатлял, поскольку, знакомя с ним Пьера, она упустила эту деталь. Наверное, Гранье совсем неизвестен в США. «Еще одна звездочка Сен-Жермен-де-Пре, которая никогда не засияет в Нью-Йорке», – подумал Пьер. От этой мысли ему стало легче. Он опять попытался привлечь внимание Эммы.
– Я должен с тобой поговорить, это очень важно.
– Ах! Я вас покидаю, – с иронией промолвил Гранье.
– Нет, прошу вас! Я уверена, что у Пьера дело не личное, верно, Пьер? – сказала Эмма, явно не желавшая оставаться с ним наедине.
Пьер подумал: она ведет себя так, чтобы заставить его почувствовать свою вину за молчание последних дней или действительно хочет удержать писателя? Остановился на последнем. Эмма была в своем репертуаре: высокомерная, притворно нерешительная, а на самом деле глубоко польщенная, что ею интересуется мужчина. Эмма всегда обращалась с Пьером высокомерно. Как несколько минут любовной интрижки могли склонить ее к другому поведению?
Как бы подтверждая его мысль, она надела солнечные очки, огромные черные Ray-Ban, как глаза мухи, которые ее старили и придавали претенциозный вид.
– Сбой программ во вторник, аварии на электростанциях, вчерашние катастрофы – все это связано, – начал Пьер. – Ситуация тяжелее, чем можно предположить. Мы имеем дело с программным вирусом…
Гранье ухмыльнулся:
– Ах, вирус! Святые программисты! Узнаю-узнаю… Всегда говорят, что наступил конец света! Двадцать лет назад, когда я написал свою первую книгу, уже говорили о Big One – вирусе, который вот-вот все разрушит. А потом еще, вспомните, что нам говорили о наступлении двухтысячного года! Бомба замедленного действия, оказавшаяся пшиком! Чушь это все!
Пьер проигнорировал его реплику, он смотрел на Эмму:
– Я потратил двадцать четыре часа, чтобы это понять. И с одним другом мы пришли к выводу, что знаем, о чем идет речь. Это настоящий кошмар.
– Ну так давай, скажи! – нетерпеливо проговорила Эмма, поднимая очки на лоб.
Пьер заметил, какие усталые у нее глаза. Наверное, она мало спала, после того как узнала о смерти своего давнего любовника. Какая мужественная женщина, как владеет собой!
– На самом деле, чтобы докопаться до истоков катастрофы, надо вернуться на несколько месяцев назад, – продолжил Пьер.
– Как это?
Пьер резко повернулся к Гранье.
– Прошу прощения. Объяснение рискует затянуться… И может быть понятным только специалисту.
Он надеялся, что Гранье оставит их наедине, но тот уселся на песке, пытаясь выглядеть непринужденным, и Эмма немедленно последовала его примеру, потянув Пьера за джинсы, предлагая присоединиться к ним.
Он подчинился, тем не менее полностью осознавая нелепость ситуации: три вальяжных туриста сидят на берегу моря, чтобы обсудить предстоящий апокалипсис.