Тайный агент Господа

Гомес-Хурадо Хуан

— И сверх того, ты пытаешься хитрить. Еще печальнее.

— Святой отец, я правда не знаю, что я такого сделал…

— Какое нахальство! Разве ты не опоздал на чтения святого Розария перед мессой?

— Отец, это все мой брат Леопольд, он заставил меня вымыться, понимаете… Я не виноват.

— Замолчи, бесстыдник! Не придумывай оправданий. Конечно, ты сам виноват. По телевизору показывали «Джи-Ай Джо»,

ты замешкался в гостиной, упустил время и ринулся к двери в последний момент.

— Простите, святой отец…

— Очень скверно, когда дети лгут.

Гарри никогда не слышал, чтобы отец Кароский говорил так гневно. И перепугался. Он опять попытался вывернуться, но жесткая рука буквально пригвоздила его к стене. Только теперь это уже была не рука, а настоящая лапа, как у человека-оборотня в сериале, который показывали по Эн-би-си. И лапа впилась в него когтями, вжимая его лицом в стену, будто заставляя пройти сквозь нее.

— А теперь, Гарри, мне придется наказать тебя. Сними штаны и не поворачивайся, иначе хуже будет.

Мальчик услышал, как что-то с металлическим бряцанием упало на пол. Он в панике снял брюки, убежденный, что его ждет порка. Стивен, прежний служка, шепотом поделился, что однажды отец Кароский наказал его, и это было очень больно.

— А теперь придется наказать тебя, — хрипло повторил Кароский, почти приникнув губами к его шее. Гарри пробрала дрожь. Он почувствовал дыхание священника, отдававшее мятой, и запах лосьона для бритья. Мысли совершили неожиданный поворот, и он понял, что Кароский пользуется таким же лосьоном, как и его отец.

— Покайся!

Гарри ощутил толчок и острую боль между ягодиц и подумал, что сейчас умрет. Он раскаивался, что опоздал, очень раскаивался, искренне. И хотя он сказал об этом державшей его лапе, признание не помогло. Боль продолжалась и усиливалась с каждым следующим «покайся». Гарри, уткнувшись лбом в стену, сумел разглядеть свои ботиночки на полу ризницы, и ему захотелось обуться и убежать, стремительно и далеко.

Стремительно и далеко, очень далеко.

Квартира семьи Диканти

Виа делла Кроче, 12

Среда, 6 апреля 2005 г., 1.59

— Сдачу оставьте себе.

— Очень щедро, grazie tante^[44].

Паола проигнорировала сарказм в словах таксиста. Мелкие пакости большого города, где даже таксист недоволен тем, что получил на чай всего шестьдесят евроцентов. В лирах это вышло бы… Уф! Много. Точно. И вдобавок невежа, стартуя, прибавил газ. Будь он воспитанным человеком, он подождал бы, пока женщина войдет в подъезд. Господи,

в два часа ночи улица была совершенно пустынной.

Для середины весны погода держалась жаркая, но, несмотря на это, по спине Паолы прошел озноб, когда она открывала парадную дверь. Ей показалось, или она действительно видела тень в конце улицы? Наверняка показалось.

Она стремительно захлопнула за собой дверь, чувствуя себя ужасно глупо из-за внезапно охватившего ее страха. Она взлетела на три этажа вверх как на крыльях. Деревянные ступени издавали гулкий грохот, но Паола его не слышала — так сильно стучала кровь в ушах. До своей лестничной площадки она добежала едва дыша. И застыла у порога квартиры.

Входная дверь была приоткрыта.

Медленно и осторожно она расстегнула пиджак и нащупала наплечную кобуру. Вытащила свое табельное оружие и приготовилась стрелять, направив ствол под прямым углом к телу. Толкнув свободной рукой створку, она неторопливо вошла. В прихожей горел свет. Крадучись, она шагнула внутрь и тут же отскочила от двери, прицелившись в проем. Ничего не произошло.

— Паола?

— Мама?

— Входи, дочка, я на кухне.

Вздохнув с облегчением, Паола водворила пистолет на место. Ей никогда не приходилось применять оружие в реальной жизни, только на учебных стрельбищах в академии ФБР. В свете последних событий нервы у нее явно пошаливают.

Лукреция Диканти хлопотала на кухне, как ни в чем не бывало намазывая сливочным маслом галеты. Запищал таймер микроволновки, пожилая женщина вынула из печки две дымящиеся чашки молока и поставила их на сервировочный столик. Паола, еще не успевшая отдышаться, оглянулась вокруг. Все было на своих местах: пластмассовая свинка с деревянными ложками, торчавшими из поросячьей спины, яркая картинка, нарисованная хозяйками собственноручно. В воздухе витал слабый запах майорана. По запаху Паола вычислила, что мать готовила днем canolis^[45]. И поняла также, что мать съела их все до единого и потому теперь угощала ее печеньем.

— Тебе этого хватит? Если хочешь, я намажу еще.

— Мама, ради Бога, ты меня напугала до смерти. Можно узнать, почему ты оставила дверь открытой? — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, спросила Паола.

Мать посмотрела на нее озабоченно. Из кармана халата синьора Диканти достала бумажный носовой платок и вытерла испачканные маслом кончики пальцев.

— Я не спала, дочка, слушала новости на террасе. Весь Рим взбудоражен прощанием с Папой, по радио ни о чем другом и не говорят… Я решила дождаться тебя и видела, как ты выходила из такси. Уж извини.

Паола мгновенно устыдилась и попросила у матери прощения.

— Успокойся, детка. Возьми печенье.

— Спасибо, мама.

Паола села рядом с матерью, не спускавшей с нее глаз. Лукреция всегда безошибочно чувствовала, когда у дочери возникали проблемы, и спешила помочь советом. Так повелось с детства Паолы. Однако проблема, которая теперь ставила ее в тупик, была слишком серьезной, слишком сложной, слишком излишней. Santa Madonna, откуда только взялось такое выражение?!

— Неприятности на работе?