Тайный агент Вовки Ульянова

Асс Павел Николаевич

Впереди дивизии ехал Василий Иванович в тачанке. На его коленях сидела корреспондент из Москвы, которую, как оказалось, звали вовсе не корреспондент, а Клаша. Сзади тачанки плелись все собранные на данный момент лошади и три коровы. Далее плелась гогочущая дивизия.

Василий Иванович предполагал, что преследование белых займёт дня два-три. Он понял, что ошибался, только когда была четвёртая неделя пути.

Местный географ Фурманов сказал, что чапаевская дивизия в данный момент находится в пятидесяти километрах от монгольской

границы. Услышав данное сообщение, Василий Иванович нисколько не удивился. Он, вполне серьезно предполагал, что земля плоская, и что до Америки рукой подать.

Вечером Василий Иванович собрал совет дивизии. В него входили: Василий Иванович – начдив, главный вождь и идейный вдохновитель, затем товарищ Фурманов – политрук и т.д., Петька – для ведения конспекта и вообще, Анка – для того, чтобы Петьке не было скучно вести конспект и тоже вообще, и, конечно же, московский корреспондент Клаша, чтобы не скучно было Василию Ивановичу.

– Ну вот чего, уважаемый совет, важно начал Василий Иванович, прикурив от керосиновой лампы. Ща на повестке дня аж два вопроса – догонять тех, с которыми мы воевали… как их, Петька? Ну да, белых, или пересечь монгольскую границу и помогать тамошним коммунистам в борьбе за ихнее светлое будущее. Скажу вам для начала, что я за второй пункт. Вот.

Начались бурные дебаты. Попросту говоря, Василий Иванович щупал корреспондента Клашу, а Петька, соответственно, Анку, и все это сопровождалось оглушительным визгом на повышенных частотах.

– Ну, чего решим? – спросил Василий Иванович.

– Второй пункт, сказал Фурманов.

Всем остальным было всё равно, и поэтому рано утром чапаевская дивизия пересекла монгольскую границу, коей являлся полупротухший и почти совсем засохший узенький ручей.

В честь удачного форсирования ручья было выставлено ещё ведро водки, а после его опорожнения ещё два. Кончилось тем, что все жутко перепились и три дня и две ночи из зарослей каких-то низкорослых кустов раздавались звуки пролетарских песен и самозабвенного блеважа.

В таком виде чапаевскую дивизию и застал отряд удивлённых монгольских пограничников. Рассуждать о незаконности ареста перепившиеся бойцы никак не могли, поэтому пограничники, ке мудрствуя, собрали всех в несколько грузовиков и отвезли на заставу.

Утром Василий Иванович проснулся с тяжёлой головой в совершенно неизвестном месте, без сабли, сапог, штанов, и что самое главное без корреспондента Клаши и документов.

На окне была толстенная решетка, в углу ворочался и рыгал кто-то очень знакомый.

Василий Иванович, охая, слез с верхней полки нар на нижнюю и попытался нащупать пол. Попав ногой в лужу чего-то скользкого, он ругнулся и залез обратно. Попытавшись заснуть, он обнаружил, что спать ему не хочется совершенно.

Василий Иванович посмотрел в угол, где кто-то ворочался, и позвал:

– Эй, мужик!

– Чё? – мужик перевернулся, и Василий Иванович с удовлетворением узнал в нем небритого и

помятого Петьку.

– Петька, где я? Там же, где и я, резонно заявил Петька, пытаясь сесть и падая на пол…

– А где мы вообще? – поинтересовался начдив.

– Вообще? Петька попытался поразмыслить и сказал: Здеся!

Василий Иванович крякнул и понял, что разговор не клеится. Минут пять он поёжился, а потом спросил:

– Ты чего-нибудь помнишь?

– Помню, твердо сказал Петька, почесав в затылке.

– Ну? Помню, пили много…

– Ну, ну дальше!

– А потом нехорошо стало и вот…

– Понятно, сказал Василий Иванович. Хреново, Петька, что мы с тобой влипли-то так… Надо…

Чего надо было сделать, Василий Иванович сказать не успел, так как дверь с неимоверным скрежетом раскрылась, и в дверном проеме появилась монгольская делегация – офицер и два конвоира.

– Рот фронт, сказал Василий Иванович, слезая с нар и застегивая гимнастерку, Руссиш пролерариум, ура ВКП(б)!

– Русс бандит, твердо произнес офицер. Кай-кай.

– Чего?

– Кай-кай. Харакири! – офицер послюнявил палец и показал сначала на Василия Ивановича, а потом на небо.

– Чего говорит басурман? – забеспокоился Петька.

– Стрелять нас, говорит, надо.

– Василий Иванович, запричитал Петька, скажи ему, что ты русский герой и друг пролетариата всех стран… Кокнут ведь…

– Я-то скажу, пообещал Василий Иванович. Но, кажись, эта рожа ни за что не поверит…

В дверях появился ещё один офицер, больше похожий на жителя самого крайнего севера, чем на монгольца, и почти по-русски сказал:

– Начальника говорить, русская весь бандита. Будет вы тра-та-та-та-та.

– Врет начальник! – заявил Петька. Русские не бандиты, а пролетарии, борцы за народное счастье…

Судя по ожесточенной борьбе мысли, начертанной на физиономии переводчика, данная фраза должна была быть переведена очень нескоро.

После перевода офицер, не говорящий по-русски, что-то сказал вышеописанному, так сказать, чукче, и тот заявил:

– Начальника говорить, его тоже пролетарий. Его хотеть русский партий в тюрьма. Он вы сам стрелять.

– Ну спасибо, удружил, сказал Василий Иванович. Только нам чего не хватало под пули товарища по партии… Скажи твоему начальнику, сказал он более твердо, и произнес несколько слов, которые, судя по всему, на монгольский не переводились.

– Начальника говорить, сидеть здесь и не убегать. Завтра вы стрелять.

Ночью Петьке и Василию Ивановичу отчего-то не спалось. Они сидели перед окном и пели "Замучен в тяжелой неволе".

Ближе к утру Петька достал из матраса штабные карты, и они сели играть в дурака. Затем начдив решил самоувековечиться и велел Петьке выбить на стенке надпись "Здесь были Вася и Петя. И чукчи…". Петька взял ложку и принялся за работу. Неизвестно, как сложилась бы их судьба, если бы начдив не решил выбить эту надпись.