Тайный брак
Шрифт:
Мы находились уже в Йоркшире, и Генрих собирался двинуться дальше на север. Путешествие оказалось довольно изнурительным, Генрих неоднократно взглядывал на меня с беспокойством.
Как-то ночью он сказал мне:
— Ты выглядишь утомленной. Так нельзя.
— Не больше, чем обычно, — возразила я.
— Мы должны думать о ребенке, — не согласился он. — Поэтому дальше к северу я поеду без тебя, Кейт. Мы найдем подходящее пристанище, ты останешься там и как следует отдохнешь.
— Но я хочу быть с тобой, Генрих!
— Боже благослови тебя, Кейт.
Меня огорчило его решение, но что я могла сделать? Кроме того, я узнала, что он скорее всего задержится больше, чем на неделю. Придется привыкать к его постоянным отъездам, в который раз пыталась я уговорить себя.
И все же я протестовала, зная заранее, что это ни к чему, конечно же, не приведет. Генрих не привык, чтобы его повеления оспаривались, а уж тем более не выполнялись.
Наутро мы двинулись в путь — для меня короткий, для него долгий. Меня он оставил в замке Понтифракт, том самом, о котором мне с содроганием рассказывала моя Изабелла. Это здесь ее любимый Ричард провел последние дни и встретил свою смерть, оставшуюся для всех тайной.
Когда я увидела замок, он мне показался знакомым, именно таким я и представляла его со слов сестры. Неприступная крепость на скале, окруженная высокими стенами с семью зубчатыми башнями. Висячий мост через глубокий ров был опущен. Как только мы приблизились, навстречу нам вышел смотритель замка, почтительно приветствовал и проводил в огромный зал, где все уже подготовили для приема высоких гостей.
Генрих сказал смотрителю и его жене, что я останусь в замке для отдыха, так как нахожусь «с прибылью», и он надеется, я ни в чем не буду нуждаться.
Мне нравилось, как умел он разговаривать с людьми — без всякого высокомерия, столь свойственного тем, кто много ниже его, — и по титулу, и по рождению.
Этот замок вызвал у меня гнетущее чувство. Я представляла скорбное лицо Изабеллы, последние дни ее супруга, слышала ее печальный голос. Ей так не хотелось верить в его смерть! И повинен в ней не кто иной, как отец моего Генриха… А теперь я тоже здесь, окруженная роскошью и почестями… Боже, как непредсказуема жизнь и как она непроста!.. Я не могла отрешиться от горьких мыслей.
Лежа в отведенной мне комнате, в полутьме, я, казалось, слышала сдавленные вопли о помощи тех, кто подвергался мучениям и умирал в этой мрачной крепости. В их числе и тот, кого так любила моя сестра. Мне хотелось встать и бежать отсюда куда глаза глядят… Но я лежала и старалась думать о будущем ребенке, о моей любви к Генриху, о том, что сестры уже нет в живых, а короля Ричарда если и убили здесь, то минуло с тех пор уже более двадцати лет. Как летит время!..
Я гнала от себя печальные мысли, Генрих мне наказывал: думай только о ребенке. Значит, Кейт, поменьше волнуйся и гони прочь горестные размышления.
Увы, куда легче сказать, чем выполнить. Но я старалась, видит Бог, старалась. Однако мысли мои крутились вокруг Ричарда и Изабеллы.
На второй день моего пребывания в замке я узнала, что здесь содержится герцог Шарль Орлеанский, получивший свой титул после того, как его отца убили наемники
И какое ужасное совпадение! Мороз пробежал у меня по коже. Оба мужа Изабеллы в разное время томились именно в этом замке. Один из них убит, а второй… В каком положении второй? Почему его не отпускают? Почему моя мать не просит об этом моего мужа? Неужели ей безразлична судьба своего родственника, сына ее деверя и долголетнего любовника?
Мне стало страшно. Казалось, я слышала их шаги — Ричарда, тайно убитого много лет назад, и молодого… уже не такого молодого Шарля, пребывавшего в заточении почти пять лет. Я слышала голоса… Голос Изабеллы говорил мне: «Я так и не знаю, как погиб Ричард… что они сделали с ним… Но я хочу знать…» И еще признавался этот голос: «Катрин, скажу откровенно, я счастлива сейчас с Шарлем. Он принес мне покой. Только бы не повторилась трагедия, которую я пережила!.. Только бы родился у меня здоровый ребенок…»
Днем меня не оставляла моя Гиймот, а также Маргарет Кларенс. Но одинокие ночи превратились в кошмар. Я беседовала с умершей сестрой, с уехавшим Генрихом, с самой собой. Часто вспоминала почему-то Джона Олдкасла, давнего друга Генриха, о ком он мне недавно рассказал… кого велел подвесить над костром. Старого друга, с которым вместе гуляли, грешили и, наверное, тоже, так или иначе, нарушали закон… Но одного из них сожгли, а другой…
Я спрашивала себя — в десятый, в сотый раз: открылся ли для меня Генрих? Каков он на самом деле? Да, он любит меня, я это ощущаю. Я ношу в себе его ребенка. Судя по всему, он хороший король. Удачливый воин. Но какой он человек? Без короны, без оружия… Какой?.. Этого я до конца не знала… Впрочем, можно ли вообще узнать другого человека до конца? А самого себя?.. Я часто не могла понять, кто я и что ношу в душе. Меня раздирают противоречивые чувства.
Тягостные дни, вернее, ночи, в замке Понтифракт стали для меня местом серьезных размышлений, временем взросления, попыток более глубокого познания и осмысления того, что происходило и происходит вокруг.
Мне нравилось бродить по замку, беседовать с людьми — с прислугой и воинами. Все они были почтительны и дружелюбны. Впрочем, какими еще они могли быть с супругой их обожаемого короля?.. Но всеми ли? Я подумала о тех людях на Севере, усмирять которых отправился сейчас Генрих. Усмирить и заставить платить еще большие поборы для новых военных походов…
Как-то я разговорилась с одним немолодым солдатом из охраны замка. Его печальные глаза подтолкнули меня к нему. Я спросила, давно ли он служит здесь.
— Э, миледи, — ответил он, — я и родился тут. А до меня служил мой отец. У нас это дело семейное.
— Значит, вы… — вырвалось у меня, — вы находились в замке, когда король Ричард…
Он настороженно взглянул на меня, однако кивнул утвердительно.
— Давненько это случилось, — сказал он. — Я тогда совсем мальчиком был.