Тайный дневник да Винчи
Шрифт:
Раздраженный тучный турист продолжал терзать несчастного гида. Следовательно, никто не мог помешать любопытной особе поддаться искушению, утолив страсть к необычному. В конце концов, почему бы и нет? Человек живет лишь однажды, и жизнь, в сущности, такая короткая… Каталина прокралась к цитадели и потихоньку вошла внутрь, второй раз за утро. И точно, выщербленные стены и потрескавшиеся камни кладки больше не наводили на мысль о варварском отношении и пренебрежении текущим ремонтом; стены дышали историей древней и многовековой, их пропитывала тайна. Такое же чувство внушал теперь и донжон.
Замок Жизор предстал перед Каталиной в своем настоящем облике,
— Мадемуазель!
Нетрудно догадаться, кто ее звал, не стоило даже оборачиваться. Экскурсоводу было непросто отделаться от навязчивого туриста, но все-таки ему это удалось. И он вернулся за Каталиной, как и обещал.
— Вы нашли сумку?
В его вопросе явственно сквозил упрек. Оставалось только понять, отчего у гида испортилось настроение: он или в чем-то заподозрил Каталину (мог же он в конце концов разгадать ее хитрость), или дала побочный эффект затянувшаяся дискуссия с разгневанным туристом.
— Нет, — призналась Каталина. — Боюсь, я осталась без сумки. Но вдруг ее нашел кто-то другой, и сумка дожидается меня у входа?
— Да, возможно, — согласился гид не очень уверенно. — Сейчас вам придется уйти.
— Непременно. После вас, — послушно кивнула Каталина и ослепительно улыбнулась.
С детства, с тех пор, как она себя помнила, у Каталины была занятная привычка, доведенная до автоматизма или абсурда: покидая какое-то место, она всегда оборачивалась напоследок, словно прощалась. Она не пыталась докопаться до причины и не нуждалась в расхожих оправданиях, например, что ей хочется запечатлеть в памяти увиденное. Она просто всегда так поступала. И в тот день она ни разу не изменила своей привычке: поднимаясь из подземелья крепости, выбегая из Башни заключенных, выходя из каждой осмотренной башни и из замка после завершения экскурсии. Тот факт, что она уже один раз попрощалась с этим памятником фортификационного искусства, не помешал ей оглянуться теперь во второй раз.
Разумеется, она не ожидала увидеть то, что увидела. Вернее, подумала, что увидела, поскольку увидеть такое нельзя.
— Вы видели? — вскричала Каталина, невероятно взволнованная.
Гид нехотя остановился, нисколько не встревоженный ее криком.
— Прошу вас, мадемуазель. Я очень устал и умираю от голода…
— Но там, внутри, кто-то есть! Мужчина! Я… видела его.
Каталина тотчас сообразила — ей следовало промолчать и постараться выбросить из головы увиденное (или якобы увиденное!), списав видение на тепловой удар. Но она не сумела вовремя прикусить язык. И сделала первый шаг к тому, чтобы в городе ее тоже посчитали сумасшедшей. «Она такая же, как и дед. Безумие передается по наследству», — скажут люди. И будут совершенно правы…
Настойчивость Каталины привела экскурсовода в чувство. В замке часто случались всякие неприятности с вандалами и ненормальными, охотившимися за легендарными сокровищами. Они прятались в крепости и дожидались ночи, чтобы без помех изгадить все вокруг или копать ямы, подобно Ломуа. Из-за бывшего одержимого смотрителя одна
— Кто там? Где?
Не дожидаясь ответа Каталины (она, впрочем, не спешила отвечать), экскурсовод тщательно осмотрел эспланаду. Никого не обнаружив, он с опаской вошел в донжон. Наверное, ему уже приходилось сталкиваться здесь с бродягами и всякими буйными типами. Вскоре гид вернулся и раздраженно спросил:
— Вы убеждены, что кого-то видели?
Не вызывало сомнений: бедняга сыт по горло выходками Каталины. Однако его вопрос давал ей возможность реабилитироваться. Может, ей еще удастся исправить промах, избежав славы помешанной.
— Нет, не совсем. Полагаю, это был всего лишь мираж, как в пустыне. Из-за жары.
Ее выдала то ли особая интонация, с какой Каталина произнесла слово «мираж», то ли дрожь в голосе, но злость экскурсовода мгновенно улетучилась, укоризненная гримаса исчезла, его лицо разгладилось. Он все понял. У женщины беда с головой, как и у остальных…
— Где, вы говорите, находился тот мужчина?
— Я же объяснила, во всем виновата жара.
— Может, здесь? — не унимался гид. — Здесь находился человек, которого вы видели?
Против воли, почти не отдавая себе отчета, Каталина кивнула. Гид указывал в точности туда, где она видела человека. Она заметила: это место расположено очень близко от эпицентра разрушений, лежавшего именно в той точке, которую она вычислила раньше. Гид приблизился к Каталине, снисходительно улыбаясь. Она улыбнулась в ответ, хотя представить не могла, чему он радуется.
— Спорим, я знаю, как выглядел тот человек? — с вызовом заявил экскурсовод. И подняв указательный палец, призывая Каталину не прерывать его, продолжал: — Он молод и одет в маскарадный костюм. Он пересек двор, двигаясь с огромным трудом, ухватившись за правый бок, как будто зажимал руками рану. Потом юноша встал на колени и открыл люк, которого там нет. А потом — пф! — исчез под землей, словно по волшебству.
И снова Каталина кивнула, вопреки своему желанию. Правда, она наблюдала только финал, но не сомневалась: если бы она обернулась на минуту раньше, то увидела бы всю сцену, столь подробно описанную экскурсоводом.
— Кто он? — спросила молодая женщина. Ее в любом случае назовут безумной, так какого черта?
Гид не спешил отвечать, наслаждаясь моментом:
— Привидение.
19
Дорога в Чезенатико, 1503 год
Леонардо, Боттичелли и брат Джакомо путешествовали в карете маэстро да Винчи. Позади, в более скромной повозке, ехали в большом сундуке водолазные костюмы. На пути из Флоренции к восточному побережью, к Адриатике, им предстояло пересечь Тоскану и Романью. На уровне Фаэнцы их нагнал испанский капитан с тремя ратниками, поступившими в его распоряжение по приказу ордена. Все воины были людьми чести и заслуживали полного доверия. Некогда орден защищали рыцари-монахи, ныне его военную силу составляли наемники, отмеченные добродетелью. Они брались за оружие не ради денег, но во имя веры. В сборный разномастный отряд входили: краснолицый баварец богатырского телосложения, свирепый на вид, но с рассеянным взглядом, молчаливый бургундец, весьма искусный в фехтовании, и, наконец, неаполитанец, маленький и печальный, умевший передвигаться в ночной тиши совершенно бесшумно, так что даже слабый шорох не выдавал его присутствия.