Тайный Дозор
Шрифт:
Уже не помню, как это вышло, но однажды на закате я целую ее в губы, чувствуя запах вина и легких духов. Мир кружится вокруг нас, а Таня шепчет: «В полночь приходи к столовой, только чтоб не видал никто».
И я прихожу. Я знаю, что сегодня произойдет то, о чем с определённого возраста постоянно думает каждый мальчишка. Немного страшно, но надо же когда-то начинать. К тому же Таня мне нравится.
Мы уходим в некошеные луга, и все происходит при свете звезд и сверкающих Персеид. Слегка влажные волосы Татьяны пахнут персиковым шампунем; в глубоких, как омут,
– Матвей, – говорит она тихим голосом, который я буду вспоминать в своих снах много лет, – не торопись. Расслабься, я все сделаю сама.
Когда небо начинает светлеть, и я падаю рядом с Таней без сил, мокрый от пота и счастливый, происходит странное. Губы моей подруги беззвучно шевелятся, она берет меня за руку – и мир вокруг исчезает в сером мельтешении полутонов, словно превращается в черно-белый размытый фильм. Пробирающий до костей холод быстро высушивает пот.
– Не бойся, – Таня с силой сжимает мою руку, обнимает за шею, – не бойся, все хорошо, так нужно.
– Какого дьявола? – Я пытаюсь вырваться, но Татьяна закрывает мне рот ладонью.
Вскоре краски возвращаются, и она рассказывает мне о Сумраке, об уровнях Силы, о волшебстве, о борьбе Темных и Светлых.
– Теперь ты – Иной, Матвей. Светлый Иной, как и я, – говорит Таня, когда мы на рассвете возвращаемся в лагерь, держась за руки.
– Что ты сделала со мной?
– Это называется инициация. Не сделала бы я – сделал бы кто-то другой рано или поздно.
Пройдут годы, и все изменится – но в то утро первый секс мне кажется важнее и интереснее первого входа в Сумрак.
Позади на колхозной дороге раздаются тарахтенье, грохот и стук. Нас догоняет мотоцикл с коляской, в нем трое проспиртованных, голых по пояс мужчин. Кто они – не знаю, наверное, из поселка. Они свистят нам вслед и смеются.
– Понравилась телочка, малец? – сиплым голосом спрашивает тот, что за рулем. – Не поделишься с рабочим классом?
Его красные от загара грудь и плечи покрыты татуировками, во рту сверкает золотой зуб:
– Так кто кого трахнул, сопля? Ты ее – или она тебя?
Я сжимаю кулаки, но Таня останавливает:
– Не надо. Пусть едут.
Однако проспиртованные и не думают уезжать. Они продолжают изобретать оскорбления, затем один из мужчин соскакивает с мотоцикла и пытается обнять Таню за талию.
– Напросились, – шепчет она и делает несколько быстрых движений руками.
Мотоцикл исчезает. На его месте появляется телега на деревянных колесах. Дно ее выстлано соломой. Телега запряжена двумя низкорослыми пони с ошалевшими мордами; перед ними на дороге сидит, похрюкивая, вымазанный в грязи боров.
– Айда, залезай, – смеется Татьяна.
Мы едем в повозке по полю до самого шоссе, а боров, хрипя от ужаса, бежит впереди – и я чувствую себя персонажем повести Гоголя. Таня с улыбкой говорит о всякой ерунде… она и в самом деле спокойна, расслаблена. Неприятное приключение нисколько не выбило ее из колеи.
– Они так и останутся в образе ишаков и порося? – спрашиваю я.
– Это было бы слишком жестоко.
Улыбка сходит с лица Тани:
– Ты должен знать: применять магию к людям нужно очень осторожно. То, что я сделала сейчас, – простительно, потому что я защищалась. Но магическое вмешательство в судьбу людей под строгим запретом. Существует Великий Договор между Светлыми и Темными Иными…
Проходят дни, и Таня ведет себя как прежде. Она печально улыбается мне и поет под гитару у костра, но встреч под звездами больше нет. Через неделю мы разъезжаемся по домам. Таня снится мне каждую ночь. Я узнаю через деканат ее адрес и пишу письмо за письмом, на которые нет ответа. Начинается учебный год, мне не до лекций. Почему она не напишет мне в ответ хоть слово? В один особенно серый и слякотный день я беру билет на первую утреннюю электричку и еду к ней во Владимир. Я сажусь на лавочку во дворе ее дома и жду, жду, жду… Наконец, убедившись в моем упрямстве, она выходит и садится рядом – еще более прекрасная и волнующая, чем раньше.
– Почему? – тихо спрашиваю я.
– У меня семья, – она лукаво наклоняет голову, – муж, дочка-первоклашка.
Каждое ее слово – будто удар молотком по черепу.
– Прости, Матвей, – шепчет Таня с улыбкой и целует меня в щеку, – ты славный. Но наша с тобой история закончилась. Счастливо тебе.
Она поднимается и идет к подъезду.
– Но зачем, – говорю я ее спине, – зачем была та ночь?
Таня долго смотрит мне в глаза:
– Действительно хочешь знать правду? Что же… имеешь право.
Где-то далеко скрипят ржавые качели. Над куполами старинных владимирских храмов с криками носятся галки.
– Я сделала то, что должна. От того, в каком состоянии Иной впервые входит в Сумрак, зависит, какую сторону он выберет. Я видела твою ауру с первого дня – ты должен был стать Темным. Только Темным, и никак иначе.
Таня смеется:
– Но я сумела все изменить. Без всякого пошлого колдовства. Просто инициировала тебя в тот момент, когда ты был очень счастлив…
Я открыл глаза. В окно лился мягкий солнечный свет.
Не сразу сообразил, где нахожусь, – а когда вспомнил, резко сел на кровати… и услышал тихое пение за стеной.
Может быть, Нелли так подавала мне знак – пора просыпаться. И пусть знакомая песня в ее аранжировке звучала совсем негромко, напевно, словно лирическая баллада – под печальный и тихий перебор струн, но мой обострившийся слух ловил каждое слово:
Кусок не по зубам, не по Сеньке вина,Не по росту потолок, не по карману цена,Не по вкусу пряник, не по чину мундир,Пуля виноватого найдёт, пуля виноватого найдет.Прятались вены – искала игла,Ликовали стрелы – порвалась тетива,Колесом в огонь – щекой в ладонь,Пуля виноватого найдёт, пуля виноватого найдет.