Тайный друг ее величества
Шрифт:
Пока сын держал петлю, Фундинул подбирал в ящике подходящие гвозди.
– Ты с чего решил, что здесь лошади есть? – спросил он будто невзначай.
– Навоз в щелях меж булыжников свежий – сколько ни выметай, а если лошади тут, он не выводится.
– Они приехали и уехали, а навоз остался, – возразил Фундинул и, разогнувшись, взвесил на ладони острые четырехгранники.
– Ячмень тоже попадается, а справа в конце двора ворота широкие – конюшня там. А на бортике два седла лежат.
Гном вздохнул
– Одного я не пойму, Углук, как же ты отсюда еще не сбежал, если и глаз у тебя наметан, и рука крепкая?
– Должно быть, он мало об этом думал, папаша, как и мы с тобой, когда в Капекслаа шли.
– Мы не от глупости сюда попали, – раздраженно одернул сына Фундинул. – Мы по собственной жадности!
– За двоих не говори, жадность только твоя была.
– Да я тебе… – Фундинул угрожающе шагнул к Одигулу, но тот быстро спрятался за орком.
Углук заулыбался, сын Фундинула ему нравился все больше.
– Смышленый парень растет, смелый и дерзкий – отличный боец будет!
Фундинул покосился на солдат и перешел к второму столбу.
– Типун тебе на язык, чудище зеленое, он будет мирным кузнецом и воевать не пойдет.
– Не пойдет, если папаша не подарит ему свой топор душегубский, – хихикнул орк и взялся за створку, чтобы повесить на обновленную петлю.
Одигул стал ему помогать. Фундинул со скрежетом выдернул закрученный гвоздь, затем вдруг стал прислушиваться.
– Ты чего? – спросил орк, заметив его странное поведение.
– Да почудилось…
– Чего почудилось?
– Будто голос его милости Каспара Фрая услышал.
Приладив на место створку, орк покачал ее, проверяя, как она ходит, потом со вздохом сказал:
– Его милости здесь делать нечего.
– Твоя правда, – согласился Фундинул и принялся выдергивать остальные гвозди.
Пока невольники работали, приведшие их солдаты обсуждали поведение дорфа Иппона, тот уехал на поиски колдуна Саламура якобы по велению самого конвендора.
– Должно, сгинет он, об этом Саламуре только плохое говорят, – сказал один солдат, почесывая в паху.
– Не сгинет, колдуны деньги любят, дашь ему серебра фунтов пять, он и отстанет. Я знаю, у меня тетка от колдуна откупалась.
– Ну и как?
– Вдовой осталась и сама в океан выходить стала, чтобы детишек кормить, а улов-то как отрезало. Муж ее исправным рыбаком считался, рыба его любила, без большого кошеля он никогда не возвращался, а тут – ну не идет рыба, хоть плачь.
– И чего тетка?
– Продала лодку, дом, отнесла серебро колдуну, а он сказал – мало принесла. А она ему – все продала, нету больше ничего, а он ей говорит: у тебя двое детей осталось – продай их. Она поплакала и продала за четыре
– А она чего же? – спросил заинтригованный рассказом товарищ.
– Что она – пошла да и утопилась.
– Тьфу ты! – сплюнул товарищ. – Дурак ты.
Рассказчик засмеялся:
– А ты хотел сказку услышать? Нет, жизнь, она пострашнее будет.
Через полчаса вернулся сержант, он наведался к Урмасу, выпил пива на рыбьих кишках, и теперь от него на милю несло солдатским нужником.
– Ну что тут, заканчивают? – спросил он, выпучивая глаза, чтобы навести резкость.
– Да уж закончили, господин сержант, сухари жуют.
– Погоним-ка их назад, пусть идут на берегу работать.
– Как скажете, сержант, – ответил один из солдат, поднимаясь с крыльца. Идти на берег перед обедом никому не хотелось, но спорить с пьяным сержантом не следовало.
Едва орк и два гнома в сопровождении конвоя вышли на дорогу, часовой торопливо закрыл за ними ворота. Теперь он мог вздремнуть, не боясь получить нагоняй от сержанта или этого сумасшедшего дорфа Иппона. Двух лошадей по его милости пришлось зарезать и положить в ледник, чтобы не пропало мясо. Ну разве не сумасшедший – загнать всю четверку, и все только для того, чтобы обнюхать пьяного Урмаса и уехать к колдуну.
– Я так думаю – дорф Иппон сбрендил! – крикнул снизу часовой у ворот, адресуясь к товарищу на сторожевой башне.
– А пошли они все… – невнятно ответил тот, пристраиваясь у столба, чтобы поспать. Полночи он играл в кости, и теперь ему требовалась пара часиков тишины.
Небольшой конвой из солдат и трех работников двигался по дороге в сторону дюн, часовой на башне взглянул на них последний раз и, привалившись к столбу, смежил веки. Через мгновение он уже спал.
Глава 88
Когда конвой снова показался на дороге, Рыпа оставил наблюдательный пост и побежал в глубь зарослей, где укрывались Свинчатка, Слизень и Лакоб.
– Они возвращаются!
– Все? – спросил Свинчатка, поглаживая начавшую отрастать бороду.
– Все!
– Ну что, Слизень, двоих ты должен прибрать, фехтовальщики из нас плохие, только на заточку вся надежда.
– Я их свалю в момент, – заверил Слизень, поглаживая один из двух своих арбалетов.
– Мы свои мечи оставим здесь – с заточками нам сподручнее, а ты, Лакоб?
– Я возьму.
– Ну идемте, идемте скорее! – требовал нетерпеливый Рыпа.
Вскоре все четверо заняли позиции в засаде и сосредоточенно посматривали на приближавшихся солдат. С океана продолжал дуть холодный ветер, прихватывая за мочки ушей и заставляя бойцов все глубже нахлобучивать подбитые войлоком кожаные шляпы.