Тайный канал
Шрифт:
За сменой темы последовала и трансформация в поведении моего собеседника От «Красной шапочки», хвалившей бабушкины времена и жизнь при царе, не осталось и следа. Передо мной был матерый волк, прекрасно знавший свое дело и последовательно излагавший свои, вполне устоявшиеся, взгляды.
СССР уже многие годы живет, окруженный почти тремястами военными базами США, в то время как ни одной нашей вблизи Америки нет. Греция, Турция, Пакистан… А теперь вот еще и в Афганистан залезть собираются! Если американцам удастся заполнить собою образовавшийся «афганский вакуум» и разместить там свои ракеты, они «накроют»
Нечто подобное происходит и в Западной Германии. Если там разместят американские ракеты, то способы восстановить баланс нам придется искать и в этом случае.
Устинов придвинул стакан, низко склонился над ним, и, почти не отрывая стакан от стола, сделал несколько звучных глотков.
— Громыко убеждает меня, — продолжал он, вернув стакан на прежнее место, — что американцы индифферентны к идее Шмидта о размещении в Европе ракет. Должен сказать вам откровенно, у меня иное, нежели у Андрея Андреича, представление об их позиции.
Если у американского ВПК перед глазами замаячил шанс получить заказ на строительство нескольких сотен ракет, уверяю вас, шанс этот упущен не будет.
— Извините, Дмитрий Федорович, — перебил я, — но немцы уверяют, что мы значительно переоцениваем роль военных промышленников в Соединенных Штатах…
— Не буду спорить с немцами, на которых вы ссылаетесь, ибо не знаю, насколько они компетентны. У меня на этот счет свои соображения. Начнем с того, что с начала войны я сам возглавлял советский ВПК. Наша оборонка, несомненно, отличается от американской. Но, когда начинается дележ «бюджетного пирога», они становятся очень похожи. В большинстве стран испрашиваемые на вооружение суммы рано или поздно выделяются. Сталин, например, даже в самые тяжелые для страны времена не отваживался «урезать» военные ассигнования.
К своему стыду, я лишь в этот момент вспомнил, что в год начала войны, в 1941-м, Устинов был назначен Сталиным наркомом оборонной промышленности. Именно его организаторский талант помог добиться того, что, несмотря на людские потери и разруху, советская военная промышленность производила к концу войны больше вооружений, чем вся оккупированная Гитлером Европа с ее промышленным потенциалом. В этом смысле личный вклад Устинова в победу был немногим меньше, чем прославленных полевых полководцев второй мировой. Правда, имя его даже примерно не приблизилось к их уровню славы.
Чем дальше я слушал Устинова, тем больше убеждался, что имею дело совсем не с антикварной личностью. Он настолько современно и профессионально излагал свои взгляды, что мне не оставалось ничего другого, как задать ему вопрос:
— Что же дальше делать?
Министр немного театрально развел руками.
— Опять догонять! То, что мы отстаем от США и НАТО в целом, Шмидт прекрасно знает. Другое дело, что мы представляемся Западу людьми менее уравновешенными и более авантюрными, чем он сам.
Устинов встал из-за стола, призывая меня сделать то же самое, и, пожимая мне руку, напутствовал:
— А вот в этом разубеждать западников ни в коем случае не следует. Пусть думают, что мы более сумасшедшие, чем они. Это, пожалуй, единственное преимущество, которое у
Полная сарказма мысль о том, что и в большой политике иногда не грех прикинуться не вполне нормальным — показалась мне неординарной.
Расставаясь с министром, я еще надеялся побродить по знакомым мне коридорам, зайти в кабинет к старому знакомому и вспомнить с ним молодость. Однако сопровождавший меня как тень отца Гамлета полковник всем видом дал мне понять, что у военных все кабинеты и бумаги, включая туалетную, сугубо засекречены, после чего я, не заходя никуда, прямо проследовал к выходу. Вышел я также анонимно, как и вошел, не оставив никаких следов своего пребывания.
Андропов искренне веселился по поводу тотальной конспирации, к которой прибегнул Устинов, принимая меня. Услышав же о том, что министр полупрозрачно пригласил меня посетить места дислокации ракет СС-20, он заметно помрачнел.
— Вот этого тебе ни в коем случае не стоит делать! Ракеты эти — сверхсекретные, а ты постоянно ездишь за границу. Утечет, не дай Бог, на Запад какая-нибудь информация или фотография — на тебя первого падет подозрение!
После окруженного таинственностью визита в Министерство обороны к Громыко я шел как домой. Уставший за день от бесконечно мелькавших перед глазами дипломатов с папками под мышкой, милиционер на дверях бросил мутный взгляд на раскрытое мною навстречу его взору удостоверение сотрудника МИД’а и тут же пропустил к лифтам. Ясно было, что если вместо моей фотографии была бы вклеена фотография моего любимого кокер-спаниеля, результат был бы тот же.
Громыко я застал в отличном расположении духа. Отношения с Соединенными Штатами Америки складывались совсем неплохо. Договор ОСВ-2 был окончательно отработан и ждал лишь высоких подписей.
В целом, были все основания считать это победой и советской, и американской дипломатий. А потому министр заслуженно чувствовал себя на высоте положения. По сравнению с предстоящими грандиозными событиями поставленная западногерманским канцлером проблема выглядела малозначительной суетой.
Все это придавало Громыко не только уверенности, но и надменности.
— Ну что, умерились ваши немцы в непристойных домогательствах по поводу наших ракет? — Это была новая фраза, которой он встретил меня взамен прежней. — Не остыли они еще к этим провинциальным играм?
Могу согласиться: в тот период активного политического сближения США и СССР ФРГ выглядела политической провинцией. А потому Громыко не мог удержаться от искушения в очередной раз подчеркнуть различие между его собственным масштабным мышлением и теми, у кого полет внешнеполитической фантазии не мог выйти за пределы Европы.
Андропов понял намек, и в ту пору, когда президент Картер был переизбран, а договор ОСВ-2 завис в воздухе, он поинтересовался как-то, стоило мне вернуться после очередного визита к Громыко:
— Ну как? Разобрались вы с Андреем Андреичем с американскими ключами, или будем их и впредь искать в провинциальной Европе?
Я относился к этому взаимному «покусыванию» гигантов через мою голову совершенно спокойно, воспринимая их как слабые отголоски «былых битв».
Несмотря на саркастические приветствия, напутствовал меня Громыко в конце встреч, как правило, весьма добросердечно: