Тайный канал
Шрифт:
Продолжили эту византийскую традицию в советское время Василий Сталин, Алексей Аджубей, Юрий Брежнев. Последнего, кстати, коротко и точно охарактеризовал в своей недавно вышедшей книге «Путь на Восток» граф Отто фон Амеронген: «Поставив подписи под документами, Юрий Брежнев тут же отправлялся в бар. От кофе он отказывался в пользу виски. В обязанность одного из его сопровождающих входило следить за тем, чтобы не подпускать его к бутылке, хоть ненадолго до обеда».
В 1968 году Аджубей, после того как закатилась звезда самого Хрущева, оставался уже не у дел, однако небольшая книжица, выпущенная
— Как же, отлично помню! Вы приезжали в Германию вместе с зятем Хрущева, Аджубеем, не так ли?..
Все это в тот памятный вечер у Лате пришло нам обоим на ум как-то сразу, и мы, не сговариваясь, изложили свой план Хайнцу, не ссылаясь, конечно, ни на Брежнева, ни на Андропова.
Надо сказать, что вопрос о том, кто стоит за нами, Хайнца не интересовал вовсе. Позже он объяснил нам отсутствие любопытства своим прекрасным знанием реалий у нас в стране: без санкций с «самого верху» мы не отважились бы ни на подобный план, ни на поиск путей его реализации.
В одной речи, относящейся к середине шестидесятых годов, Громыко окрестил ФРГ «возмутительницей спокойствия». Этот ярлык мы тут же переклеили Лате. Он не счел нашу находку остроумной, но и не обиделся. С той поры во всех разговорах по телефону и беседах с глазу на глаз мы называли его только так — «возмутитель спокойствия».
Время шло, я теперь уже был готов ко встрече с Андроповым, однако от него по-прежнему сигналов не поступало.
С наступлением лета Хайнц уехал в Германию, но, судя по всему, и там не мог найти себе покоя. Не реже раза в неделю он находил предлог, чтобы позвонить мне или Ледневу. Не касаясь, естественно, заветной темы и не задавая вопросов, он умел как-то на секунду замолкнуть, и становилось ясно, что он весь в ожидании новостей из Москвы. Ничего не услышав в ответ, он осторожно клал трубку телефона на положенное ей место.
Однажды вечером Хайнц позвонил мне домой и, по обыкновению, едва поздоровавшись, возбужденным голосом спросил:
— А ты знаешь, какие мосты наводит Бонн?
Я знал, о чем шла речь. По указанию Громыко наша пресса произвела очередной пропагандистский залп по Западной Германии. Раздражение Москвы было вызвано тем, что ФРГ, установив дипломатические отношения с Румынией, попыталась расширить процесс дипломатического признания на все соцстраны, за что и была обвинена в попытке развалить Варшавский блок. Статьи в «Правде» и «Известиях» так и назывались: «Welche neue Politik hat Bonn ausgehaekt?», а также «Weihe Bruecken schlaegt Bonn?»
Я не стал успокаивать Хайнца, ибо и сам не мог навести порученные мне мосты самостоятельно, а Андропов по-прежнему не давал о себе знать.
Отчасти мне было понятно его молчание: до нас ли ему? После длительных переговоров с Дубчеком СССР решил ввести войска в ЧССР. Уверен, Андропов лучше всех остальных из числа советского руководства представлял себе, что происходит: он был послом в ВНР в 1956 году, когда, понятно, не без его инициативы туда были введены советские войска.
Увиденное и пережитое в те дни
Эти соображения могли кое-что объяснить для меня, но не для Лате, который был не в силах понять происходящее. Да, откровенно говоря, и мне было мучительно сознавать, что я напрасно втянул Хайнца Лате, а теперь и его главного редактора в игру, хоть и благородную, но не нашедшую своего партнера.
Хайнц сдержал слово, переговорил с шефом, и тот обещал использовать все свои возможности для установления прямого контакта между высшим руководством СССР и Германии.
Прелюдия
Ранней весной 1969 года газета «Советская культура» направила своего корреспондента Валерия Леднева в ФРГ для освещения какого-то культурного события. Лате информировал об этом главного редактора, и тот оказал гостю поистине царский прием, включив в культурную часть программы знакомство с ночной жизнью немецких городов.
Сам Шмельцер в этой пикантной части программы не участвовал, но сотрудники редакции организовали все с большим знанием дела. Среди них с особой благодарностью Валерий вспоминал графа фон Цедвица.
Хорошо помню, что материал в «Советской культуре», написанный Ледневым по итогам этой командировки, был несравненно менее красочным, чем бесконечные устные рассказы автора, которые, как сказки Шехерезады, поражали экзотикой и растянулись на много вечеров.
После такой легкомысленной терапии Шмельцер увез Леднева в свою охотничью избушку и там изложил взгляды на русско-германские отношения в прошлом и настоящем, а также наметил возможные пути развития их в будущем. Без влияния Лате невозможно объяснить, как его видение проблемы могло настолько совпадать с нашим.
Он выступал за то, чтобы любыми средствами вывести отношения из замороженного состояния, не дать им и далее «ржаветь».
Свою позицию он подкреплял историческими примерами личных встреч между русскими и германскими императорами, когда все вопросы решались в одночасье. Он был категорическим сторонником скорейшего установления прямого канала, однако куда более верил в успех дела, если за него возьмутся не руководители наших стран, а их «рабочие лошади». Жаль лишь, с досадой отмечал он, что эти последние все как-то больше вырождаются в пони.
Как многие иностранные политики, он видел в недостатках русских их достоинства. Например, промедление с установлением прямых отношений между руководством стран он расценивал как мудрость с советской стороны, полагая, что такая осторожность понятна в свете предстоявших осенью выборов в Германии.
На вопрос Леднева, с кем же придется в этом случае иметь дело, Шмельцер рассказал известную историю.
В ходе событий Французской революции, когда в Париже стреляли, Талейран сидел с друзьями в питейном заведении, где в разгар веселья предложил тост за победителя. С восторгом осушив бокалы, друзья спросили, за кого же они пили?