Тайный любовник
Шрифт:
Коннор потер лицо и устало пробормотал:
– Ладно, Джек. Забудь об этом.
Но позже, когда Джек улегся спать, он перечитал доклад и добавил постскриптум. Владелица рудника, написал он, в ближайшем будущем намерена установить новые вентиляторы, и если это произойдет, его выводы относительно высокой температуры и качества воздуха в штольнях следует считать в значительной степени устаревшими. Оплата труда низкая – но не в сравнении с соседними рудниками. Вынужденных остановок работ за последнее время отмечено не было. И хотя закон допускает брать мальчиков на подземные работы с десяти лет, на руднике «Калиновый» еще ни одному подростку не разрешалось спускаться в забой, пока ему не исполнилось четырнадцать
Он долго сидел, слушая шипение масляной лампы, приглушенный храп Джека за тонкой стеной. Часы на фасаде церкви пробили одиннадцать – удары громко и отчетливо прозвучали в ночной тишине. Когда замерло эхо последнего удара, он принял решение.
«Настоящий доклад является предварительным, – приписал он в конце и подчеркнул фразу. – Для подготовки более точного, полного и абсолютно беспристрастного отчета подателю сего требуется больше времени. Для составления законопроекта о рудниках, который мистер Шейверс планирует подать в конце месяца, надеюсь, вполне достаточно предыдущих двух отчетов о рудниках в Корнуолле. В любом случае настоящее обследование рудника „Калиновый“ не должно считаться исчерпывающим, пока не будет выслан дополнительный доклад, на что понадобится, – он задумался, постукивая ручкой по губам, – приблизительно две недели».
На следующее утро прежде, чем спуститься в забой, Коннор поискал глазами Софи, но ее нигде не было видно. Иногда с утра ее можно было найти во дворе переговаривающейся с «рудничными девушками» или за проверкой промытой руды, которую добыли накануне. Но не сегодня.
В обеденный перерыв он поднялся на поверхность под тем предлогом, что нужно сменить рубаху, порванную о сучковатое бревно крепи. Он и сам не мог сказать, почему страшился увидеть ее; возможно, чтобы показать, что она ничуть его не волнует… хотя он очень переживал из-за ее «предательства», ее внезапного охлаждения. Но он не смог найти ее, а когда поинтересовался в кузнице, пришла ли она сегодня на рудник, ему ответили, что не знают.
Под землей тоже никто ничего не знал. Когда кончилась смена, Коннор долго слонялся по рудничному двору, болтал с людьми из новой смены, то и дело поглядывая на дверь конторы. Он уже было собрался уходить, не видя больше причин оставаться во дворе, как дверь отворилась. Вышел горный мастер, и Коннор, пройдя мимо него деловой походкой, как бы между прочим спросил:
– Мистер Эндрюсон! Я не видел сегодня мисс Дин. А мы с Трэнтером Фоксом хотели бы поговорить с ней о нашей зарплате, – выдумывал он на ходу. – Мы спросили Дженкса, и он сказал, что только она…
– Ее сегодня не будет. Она дома, заболела.
– Заболела?
– Ну, не заболела, скорее ушиблась. Попала вчера в неприятную историю. Доктор говорит, что не знает, когда она вернется на работу. – Эндрюсон направился дальше. – Если есть вопросы по поводу оплаты, поговори с Диконом Пинни, он…
Коннор преградил Эндрюсону путь.
– Она сильно пострадала? Что все-таки случилось?
Мастер с любопытством посмотрел на него.
– Упала с коляски, когда поехала куда-то после обедни. Я слышал, она не может ходить. Разыщи мистера Пинни, он все разъяснит, если чего не ясно насчет зарплаты. – Эндрюсон снова сунул в рот трубку, кивнул Коннору и пошел по своим делам.
Стоун-хауз находился примерно в миле от рудника, к северу от Уикерли по тэвистокской дороге. Однажды Коннор уже проходил мимо заросшего травой поворота к особняку, когда направлялся в Тэвисток, но не отважился войти в старинную арку ворот, сложенную из кусков гранита, в которой давно не было самих ворот. Сейчас он быстро прошел к дому, удивляясь тому, как заросли травой обочины и сама усыпанная гравием подъездная дорожка, которая почти упиралась в дом и лишь в непосредственной
Тонкие плитки шифера, покрывавшие остроконечную крышу, были стары и осыпались по краям, словно их обгрызло какое-то чудовище. Входом служило небольшое крылечко, имевшее гостеприимный вид, хотя оно было несравнимо скромнее величественных парадных дверей с противоположной стороны. Розы карабкались под самую крышу дома, сложенного из дартмурского камня, который от времени и непогоды из белого стал медово-желтым. Изящные строгие окна составляли странный контраст облику дома, непритязательного, массивного, с тяжелыми карнизами. Коннор полагал, что ее жилище будет современнее, может, что-нибудь вроде особняка ее дяди на Главной улице Уикерли, выстроенного в тюдоровском стиле. А этот старый дом… единственное слово, которое ему подходило, – уютный… не вполне вязался со сложившимся у него образом Софи Дин, владелицы рудника, деловой женщины и отъявленной модницы.
Парадная дверь была распахнута настежь. Он постучал и, когда никто не появился, постучал еще раз, громче. В другом конце узкого холла виднелись стертые за долгие годы ступени деревянной лестницы, которая, плавно сужаясь, вела на второй этаж. Он сделал несколько несмелых шагов по холлу. Справа находилась большая гостиная для приемов, слева – поменьше и поскромнее, но гораздо уютнее, которой, как было очевидно, пользовались постоянно; в глаза бросились почерневшие камни камина, старая удобная мебель, потертый ковер на полу. Полутемный коридор слева от лестницы вел в глубь дома; в нем виднелись светлые прямоугольники выходящих в него дверей. «Есть кто-нибудь дома?» – крикнул он, но ответа не получил. Однако откуда-то доносился запах готовящейся еды, который мешался с ароматом роз от букета на столике в холле.
Он вышел на крыльцо. Дорожка из потрескавшихся плит вела сквозь темный туннель, образованный разросшимися кустами, во двор позади дома. Он пошел по ней и оказался на полукруглой каменной террасе перед застекленным солярием. Со смущенным видом он заслонил ладонью глаза от солнца и всмотрелся сквозь стекла внутрь солярия. Пусто.
Здесь аромат роз ощущался сильнее. Он повернул в сторону сада – и тут, в тридцати футах от себя, увидел Софи. Она дремала на низком плетеном диванчике за высокими кустами боярышника, окаймлявшими старый яблоневый сад.
Две последние ступеньки с террасы скрипнули под его тяжелыми башмаками; еще громче зашуршал белый гравий дорожки, что вела к тому месту, где лежала Софи в лабиринте решетчатых шпалер и подпорок, увитых вездесущими розами. Смущенный, он остановился в шести футах от нее, спиной чувствуя дом и внимательные окна. Софи безмятежно спала, положив поврежденную ногу на свернутый плед. Юбка прикрывала больную ногу лишь до колена. Чулка на ней не было. Другая нога была без туфельки, только в тонком белом чулке. Он всю жизнь мог бы смотреть на эти длинные стройные ноги, изящные лодыжки и те ошеломительные четыре обнаженных дюйма от оборок на подоле юбки до повязки на лодыжке. Однако она вряд ли серьезно пострадала; одета она была как обычно, и на земле рядом с диванчиком лежало множество предметов, говоривших о том, как она проводит время, – газеты, корзинка для шитья, крошки хлеба и кусок недоеденного сыра на тарелке. Тут же стоял сложенный зонтик от солнца, прислоненный к диванчику; на груди Софи лежала раскрытая книга. Безвольные пальцы чудом удерживали за резинку соломенную шляпку без полей. Он подошел ближе.