Тайный сыск царя Гороха. Компиляция
Шрифт:
– Вам должность не позволяет, – засомневался я, – да и бояре наверняка такой хай поднимут… Не царское это дело.
– Царское! Очень даже царское! – надулся государь. – Ты думаешь, если я на троне сижу, так мне в жизни больше ничего не интересно? Я, чай, не бревно в короне, а человек действенный, мыслящий. А ты со мной все споришь, как с деспотом каким… Вот женю тебя, дурака, будешь знать!
– Не надо, – поспешно капитулировал я. – Лучше уж я вас с собой на облаву возьму.
– Ну, то-то… А насчет лесного дедушки, так послушайся моего совета – сказки это
– Хм… я раньше думал, что и русалки – сказки, и Кощей – ненастоящий, и упыри – плод воображения. А вдруг он все-таки есть? Яга-то в этом уверена.
– Так я и не говорю, что нет его, – пустился в объяснения царь Горох. – Как же лесу и без лешего стоять? Я имел в виду, что информацию свою ты там не добудешь. Потому как представить тебе нечего, улики ни одной нет. Леший, может, и впрямь в любой вещице колдовскую силу угадает, но только ведь нет у нас на руках ничего. Всякий мусор после взрыва? Или зуб выбитый? Так он же человеком утерян был, а не упырем, нечистью охранники уже после смерти стали… Да и тела ты самолично сжечь повелел. С чем пред светлые лешевы очи предстанешь?
Тут он меня подцепил… Все, что было в деле, – это неуверенные подозрения в причастности немецкого пастора к грабежу и убийству. Доказательств – ни одного! Все улики косвенные, свидетелей вообще нет… Да любой начинающий адвокат при таком раскладе отмажет самого отпетого преступника в пять минут!
– То-то и оно, что крыть тебе нечем, – глубокомысленно заключил Горох. – Тяжела служба милицейская, все понимаю, а помочь не могу. Хочешь, кошелек верну? Только по-тихому, пока никто не видит…
– Да ладно… не надо. Бояре правы, никакой награды я пока не выслужил.
– Это правильно. – Государь сунул было руку за пазуху, как бы в поисках кошелька и, удовлетворенно нащупав его, оставил на том же месте. – Чем до вечера заниматься-то будешь?
– В немецкую слободу пойду, хочу там попристальней оглядеться.
– Дело говоришь. А я, пожалуй, уж ни на какую охоту не поеду. Медведей да зайцев в зиму бьют, глухарей да уток – по осени, а за мелким сором мне соколов гонять неохота.
– Тогда честь имею. – Я развернулся на выход.
– Эй, погоди! – задержал меня царь. – Ну-ка… покажи еще разок, как это ты так лихо руку крутить навострился…
После третьей попытки Горох уяснил механизм приема и, наскоро попрощавшись со мной, убежал тренироваться на стрельцах. Я отправился восвояси… Во дворе ожидала моя команда.
С той же стрелецкой охраной мы направились в сторону немецкой слободы. Митька, как ни в чем не бывало, вертелся вокруг нас с Ягой, донимая меня вопросами:
– А что царь-то сказал?
– Ничего особенного, уточнил отдельные моменты по ходу следствия.
– И все? Эхма… я-то думал, что он вам кошелек с червонцами обратно вернет.
– Нет, я отказался.
– Чего?! – едва не взвыл Митька, выпучив глаза.
– Отказался, отказался, – спокойно подтвердил я, – материальное поощрение мы пока еще не заработали, но…
– А что «но»? – с надеждой протянул герой.
– Но у меня осталась устная царская
Митька решил, что я над ним издеваюсь, изобразил глубокую обиду и было ускорил шаг, но Баба Яга задержала его за рукав и елейным голоском начала тонкий психологический допрос:
– А что, Митенька, как нонешние купцы с покупателями себя ведут, не грубят ли?
– Грубят! – мгновенно «включился» в игру наш младший сотрудник. – Еще как грубят, и обзываются неприлично, и обвешивают безбожно. А с капустой квашеной вообще что удумали?! Сверху в бочонок сухую да кислую валят, а сочную да ядреную внизу держат! Тетка Матрена эта не иначе как враг идейный, потому что с капустой такое творит – не дай бог…
– Ох, ох, и не говори, милый, – участливо подпела бабка. – А я-то, старая, хотела ткани бархатной на кацавейку прикупить, да боюсь одна идти – еще недомерят…
– Недомерят! – категорично подтвердил Митька. – Лавочники, они ж, паразиты, вконец стыд и совесть потеряли. Недомер, недовес, товар лежалый… Вот тетка Матрена, например, уж на что честное лицо делать научилась, а сама в капусту так и норовит вместо брусники калину подсыпать!
– Ай-ай-ай… Да как таких людей только земля носит? И ты говоришь, в тряпичном ряду тоже безобразие творится? Надо беспременно Никите Иванычу доложить, а то ведь, поди, уже покупатели вовсю жалуются?
– Жалуются! Сам слышал! Вот на днях буквально при мне скандал был… Мужик какой-то черную ткань у купца Кондрашкина требовал, а тот не завез. Сует ему под нос синюю да коричневую, а черной-то и нет! Я было ближе протолкался, чтоб поддержать да возмущение солидарное выказать, только глядь – а и нет никого. Один купец за прилавком озирается… Увидел меня – креститься начал, я ить тогда с рогами был. Ну да, меня с цели не собьешь, развернулся я, да напрямую к тетке Матрене. Что ж ты, говорю, ведьма старая, делаешь? Разве это вкус? Разве у капусты квашеной, да с брусничкою, такой вкус быть должен?
– Разберусь я с ней, как бог свят разберусь! – от души пообещала Яга. – Вот ведь времена, прибудешь в лавку – ни товара, ни обслуживания. Я бы на месте мужика того прямо в отделение так и пошла. Надо бы его найти и свидетельские показания к делу пристроить. Он из себя-то каков?
На этот раз Митька на удивление долго молчал, чесал в затылке, морщил лоб, искренне пытаясь вспомнить.
– Нет, не могу сказать, бабуля… Обычный такой. Как все. Только вот… не наш он.
Баба Яга бросила на меня выразительный взгляд. Я слегка кивнул, что ж – многое становилось понятым.
В отделении нас ждали. Стрельцы из еремеевской сотни доложили о некоторых мелких проступках, паре семейных скандалов, поимке одного конокрада и одной попытке церковного самосуда. Последнее меня заинтересовало, тем более что с остальным стрельцы разобрались собственными силами.
– Богомаза одного знаменитого от отца Кондрата с братией едва отбить успели.
– Странно… Отец Кондрат всегда производил впечатление человека солидного, уравновешенного, он даже голоса никогда не повысит. При мне, по крайней мере…