Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи
Шрифт:
Мифология бона чрезвычайно сложна; в ней бессчетное количество оккультных духов и божеств, почти все они враждебны человеку; эти духи ревниво относятся к своим владениям – земле, деревьям, рекам, – и их нужно задабривать постоянными жертвами. В том числе и по этой причине священники бона всегда были экзорцистами и некромантами и легко впадали в транс, когда, как считается, ими овладевают духи или когда они общаются с божественными духами. Возможно, тибетцы ведут свою любовь к маскам из шаманизма. Во многих местностях как в Тибете, так и за его пределами шаман, когда им овладевает дух или бог, закрывает свое лицо маской, что символизирует полное преображение его личности.
Выходя
Мы вышли на воздух. Снова светило солнце. Красно-желтые цветочки росли между большими камнями, которыми была вымощена деревенская площадь. Я почувствовал освобождение. Вдалеке ледяная вершина Кундуганга сверкнула в ясном небе, а потом ее снова затянули тяжелые предвечерние тучи. Женщины пели, работая в полях.
Глава 11
Видения мертвых
Киримце – крошечная деревушка, лежащая на том же плато, что и Пемоганг. Но в Пемоганге храм бона, а в Киримце прекрасный буддийский храм, принадлежащей школе Ньингма («древние»). Можно было ожидать, что между двумя деревнями будет некоторая вражда, но я не смог заметить ни следа ее, во всяком случае на поверхности. Жители Киримце говорят, что жители Пемоганга придерживаются бона между делом, так же как жители итальянской деревни сказали бы о своих соседях, что они лозоискатели, или умеют прививать деревья, или что-нибудь в этом роде. Иными словами, они говорят о них как о соседях, которые случайно имеют некоторые особенности, но в принципе ничем не отличаются от них.
Только один человек слегка поморщился, когда я сказал ему, что иду в Пемоганг; это лама Нгаванг из Киримце. Но лама Нгаванг – человек особый и сам себе указ. Это старый ворчун, невероятно старый и с невероятно редкой бороденкой, которую даже сложно так назвать. У него всегда наготове свое мнение, ясное и четкое, и он всегда говорит напрямик.
Мне будет трудно забыть нашу первую встречу. Я спустился с гор, окружающих Киримце на западе. Погода в тот день из плохой стала кошмарной. Помню, как тучи становились все серее и серее, горы поднимались бесконечно, пока не исчезали в облаках, и наконец полился дождь, накрыв всю округу серой пеленой. В конце концов я понял, что заблудился. К счастью, я набрел на чортен.
– Входите! – сказала она. – Тут огонь.
Я поднялся по скрипучим ступенькам и оказался в дымной комнате, наполовину кухне, наполовину ризнице. Старый лама сидел в углу у окна. Его очки висели на кончике носа, и он вслух читал молитвы. То и дело он замолкал, чтобы отпить чаю, но не отвлекался. И даже не взглянул на меня.
– Лама Нгаванг читает писание, – прошептала женщина с большим и явным почтением. – Не отвлекайте его! Садитесь у огня и обсохните. Но откуда вы взялись? Что вы делали в горах в такое время? Разве вы не знаете, что там риигомпо (горные демоны), которые высасывают жизнь и оставляют человека пустым? Выпейте чаю! Лама скоро освободится.
Ее муж-лама – ламам в школе Ньингма разрешено жениться – продолжал бесстрастно читать. От моей одежды пошел пар, она высыхала, и с каждой минутой я чувствовал себя все лучше. Темнело, и кухня-ризница наполнилась тенями. Это была комната неправильной формы, черная от сажи. У одной стены стояли горшки и сковороды, четыре мешка, стопка поленьев, миски, седла, тибетские тапочки, чашки, статуэтки, маленький барабан, лампы, ручки из павлиньих перьев, масляные приношения, бронзовое дордже – короче говоря, все, что нужно благочестивому ламе для исполнения его обязанностей.
Вскоре, сжимая в руках чашку с чаем, чтобы согреть пальцы, я почувствовал на плече руку и услышал низкий, почти пещерный голос:
– Оэ! Оэ! Откуда же вы явились?
Это был лама Нгаванг, который встал и босиком подошел к очагу. Потом я узнал, что он практически каждое предложение начинал с «оэ, оэ!» таким тоном, каким говорят «Господи боже, да послушай же ты меня, наконец!». В первый раз, когда я его услышал, он показался мне грубым, и это на минуту внушило мне неприязнь к нему. Но вскоре я понял, что ошибся; лама был очаровательный старичок. Один из тех людей великой веры и великой прямоты, которые точно знают, чего хотят, а хотят этого потому, что это отражает их непоколебимое представление о том, что правильно и хорошо.
В следующий раз, когда я пошел навестить его, погода стояла прекрасная. Двор храма заливали теплые, яркие лучи. Везде вокруг я видел растущие в старых жбанах из-под бензина цветы. Кто знает, как они сюда попали? Двор, естественно, служил и молотильней, и там сохли разложенные травы и бобы.
Я поднялся к ламе Нгавангу. Он встретил меня широкой улыбкой, которая идет от сердца. Он не поверил мне в прошлый раз, когда я сказал, что вернусь. Но вот я вернулся. Он пришел в восторг.
– Не хотите чаю? Оэ! Оэ! Дролма! Принеси чаю для чилинг-па (иностранца). Но вы сошли с ума, что пришли так поздно, да еще в дождь! Кто знает, что встретишь в горах ночью! Вы читали «Ом мани»?
Лама твердо посмотрел на меня.
– Да, да, конечно, читал.
Ответить ему «нет» было бы невозможно. У кого хватило бы духу разочаровать старика с такой твердой и неуязвимой верой? Для ламы Нгаванга все было очевидно, ясно, бесспорно. Скоро он спросил меня о моей стране.
– Есть монастыри в тех местах, откуда вы родом? – спросил он. – Оэ! Оэ! Вы же не из варварской страны, правда?
– Нет, я не из варварской страны, лама Нгаванг, – ответил я. – В моей стране много монастырей.