Тайный воин
Шрифт:
Шагала завопил вовсе не своим голосом:
– Кольца бросай!..
Сам он не мог дотянуться до железных колец, надетых на загибы полозьев. И шест не отпускать стать, и лесины торчат: пока доберёшься! Вьялец дёрнулся было к саням, убоялся, отскочил. Полозья скрипели, вздымали морозную пыль, всё быстрей катились вперёд, наделённые собственной волей, хищной и кровожадной.
Сквара снова оглянулся, и вместе с ним Ветер. Учитель, верно, решил: пора вмешиваться, пока ребятня не дошла своим умом до беды…
Тут всё стало происходить сразу, так, что словами не очень-то расскажешь, поскольку слова тянутся одно за другим, медлительные и неловкие.
Шипы-ледоступы
Сквара стоял на коленях, держась за полозья. Никак не мог отдышаться. С воза, сквозь оседающие блёстки куржи, безмолвно смотрел Шагала. Сквара притаил улыбку:
– Портки-то сухие?
Гнездарёнок расплылся, но взгляд застыл, Шагала сунул руку под охвостье кожуха. Было бы слишком обидно, окажись дрова, добытые с такими бедами и трудами, негодными для святого костра.
Пока Шагала с облегчением вытаскивал чистую ладонь, мимо просвистели стремительные лыжи. Откуда-то сверху коршуном налетел Лихарь. Не подоспев вмешаться, он увидел достаточно, чтобы махом определить виноватого. На лёд брызнула кровь, прочь шарахнулись пристяжные – Сквара, сбитый свирепым ударом, через голову полетел под уклон. Вскочил ошалевший, без шапки и рукавиц.
– В холодницу! – вновь сжимая кулаки, зарычал Лихарь. – К столбу!.. Дышло бросил! Учителя…
Сквара, весь в снежной крошке, строптиво сощурился, плюнул, в глазах ярче обозначилась зелень.
– Как на помочи – не в час, морды бить – куда ж без нас…
Стень нагнулся к путцам лыж, зловеще спросил:
– Ты мне, значит, плеваться будешь?..
– Тихо вы, – поморщился Ветер. Он отряхивал колени, с осуждением поглядывая на обоих. Подумаешь, съехали сани, подумаешь, кто-то не устоял… Эка притча, чтобы шум поднимать. Он сказал стеню: – Встань с ними, поможешь.
Все как-то сразу остыли. И правда, какие свары у воза дров, назначенных для погребения. Сквара подобрал рукавицы, украдкой ощупал рот. Когда он посмотрел на учителя, Ветер перехватил его взгляд – и коротко, едва заметно кивнул.
С перевала донеслось пение. Плечо холма объезжали ещё дровни.
Друг, подставляй плечо единоверцам, Сил не жалей на праведном пути! Чтобы с ничем не замутнённым сердцем К Матери в дом когда-нибудь войти…Великий Погреб
К назначенному дню всё было готово. Ещё толком не рассвело, когда из ворот потянулась многоногая живая змея.
Когда выходили, Сквара ждал, чтобы стень, по обыкновению, велел петь хвалу, но Лихарь молчал. Сегодня Владычицу должны были восславить дела.
Великий Погреб, ждавший под розовыми облаками, казался не столько велик, сколько зримо отъединён от этого мира и приближен к миру Исподнему. Глазам людей представала не обычная прогалина в лесу – пустое ложе глубокого озера, осушенного Бедой. В первое время здешние жители не понимали меру своей вины. Они ещё не постигли, что исправлять следует всю свою жизнь, полную суеты и пустого веселья. Эти простецы пытались умиротворить Справедливую, принося кровавые жертвы. Они узрели на обнажённом дне озера впадину, сходную с отпечатком женского тела: широкие бёдра, щедрые материнские груди… В то время ямурину заботливо обложили камнями. Теперь камни лежали чёрные по краям и сплошь расколотые посередине. Снегу здесь не давали улечься сперва жертвенные огни. Потом – погребальные.
Сюда ребята из младших учеников приходили вспомнить Дрозда. Отсюда в завитках дыма шагнули на Звёздный Мост ближники Белозуба, убитые Космохвостом. Отсюда вознёсся на суд Владычицы и сам Космохвост…
Маленькая женщина, всю юность принимавшая боярские оплеухи, вершила свой путь в лёгких саночках, застланных золотой старинной парчой. Лыкаш всё как есть разузнал: выстилка и самый лубяник были пропитаны дорогим маслом, благовонным, необычайно горючим. Ветер хотел, чтобы мать радостно и легко вырвалась из последней темницы. Одолела путы телесности – и, может быть, наконец-то узнала его… в слезах улыбнулась ему с правого колена Матери Матерей…
Везти саночки было бы нетрудно даже одному человеку. Тем не менее крепкие руки на длинной п'oтяжи сменялись через каждый десяток шагов. Только Ветер как с самого начала встал в корень, так до Великого Погреба и шагал. Остальные в очередь подходили за честью. И Лихарь, и державец Инберн, и все старшие ученики. Подпустили даже опалённого Белозуба. Дали взяться за потяг троим младшим, чаявшим сегодня заслужить новое имя: Хотёну, Скваре, Пороше.
Вязень, извлечённый из подземелья, шёл позади. Нёс в руках цепь, приклёпанную к железному поясу. Улыбался морозному воздуху, тучам над головой.
Жертвенная впадина перестала быть впадиной. За несколько дней её выполнили сухим деревом не то что по края, – с порядочной горкой. Теперь ученики стаскивали рогожи, прикрывавшие костёр от ночных снегопадов. Люди вознесли саночки на самый верх и сошли. Рядом с мотушью остался один Ветер. Было по-прежнему тихо, лишь внизу позвякивало железо. Меж раскинутых бёдер женского отпечатка виднелся большой камень, единый со скальным телом земли. Когда-то его снабдили кольцом, потому что нынешний смертник был здесь не первым. Лихарь повернул ключ в замке, выпрямился, отошёл.
Ветер, стоя наверху, огляделся, вздохнул. Сел подле саночек, положил руку на драгоценные пелены.
– Ты неплохо исполнял уговор, – обратился он к пленнику. – Ты добросовестно искушал моих сыновей, пугая их во имя Владычицы.
Он не повышал голоса, но услышали все. Хотён и Сквара невольно посмотрели один на другого. Обоих словно водой облило. Искушал?.. Уговор?..
– Старался, твоя почесть, – хмыкнул Кудаш.
– Я тоже своё слово держу, – продолжал Ветер. – Кому послать весть?