Тайный воин
Шрифт:
Тот с уважением взвесил оружие на ладони. Нож был правский. Длинный, тяжёлый, очень острый и страшный. Совсем не как те домашние ножики, которыми они когда-то стружили рыбу, ладили упряжь собакам, резали дерево. Этот ковался для человеческой крови, в нём чувствовалась сила, грозная и недобрая.
– Где взял? – тихо спросил Ознобиша.
Пояса им вернули давным-давно, однако пустыми.
– Учитель дал, – сказал Сквара.
Ознобиша, что называется, встал в пень. Он-то был навскидку уверен, что нож Сквара
Но чтобы Ветер…
– Как дал? Почему?..
Сквара пожал плечами:
– Я тебе знаю? Вошёл, в доску бросил и обратно не взял.
Костяную рукоять покрывала резьба. На первый взгляд – листья и цветы, просто чтобы не скользила рука. Если всмотреться, в травяных завитках угадывались додревние андархские знаки, бытовавшие ещё прежде письма.
– «Волчий зуб и лисий хвост во имя Царицы», – разобрал Ознобиша. Помолчал, отдал нож, зачем-то вытер руку о штаны. – Учитель, значит…
Сквара нахмурился, почесал рубчик в левой брови:
– А что? Учитель и есть.
Ознобиша покраснел, остановился, хотел спорить… шорох и бормотание, раздавшиеся впереди, заставили обоих повернуть головы.
Из-за угла пролились неяркие отсветы, послышался старческий кашель. Мальчишки переглянулись. Им не было никакой нужды бояться приспешника, согбенного и седого. Иные из новых ложек никого, кроме своих же наставников, давно не боялись… Встречаться с Опурой не хотелось всё равно. Ознобиша даже оглянулся, прикидывая, как бы потихоньку исчезнуть, но сзади был только выход на стену и межеумок на прясле, который поймёт, в чём дело, и обязательно посмеётся.
Старик вышел из-за угла. Он держал в руках глиняную лампу, заправленную самым дешёвым маслом и оттого нещадно коптившую. Бесцветный взгляд подслеповато скользнул по двоим мальчишкам, замершим у стены. Сквара уже было понадеялся, что Опура, по обыкновению погружённый во что-то очень далёкое, вовсе их не заметит… Не свезло. Дед вдруг ахнул, попятился прочь. Огонёк метнулся на фитиле, испустил облачко сажи и едва не погас, а по стариковской штанине, оправдывая прозвище, начало расползаться пятно.
– Маленький Ивень!.. – Приспешник засеменил к Ознобише, но не дошёл: качнулся к стене, схватился за сердце. Клочковатая борода затряслась. – Вот счастье-то, наш маленький Ивень вернулся…
Не зная, куда деваться, Ознобиша беспомощно покосился на Сквару. Дикомыт с пристальным вниманием смотрел на старика, ожидая, что тот скажет ещё.
– Маленький Ивень, – отдышавшись, чуть спокойнее прошамкал Опура. – Я знал, молодой Ветер во всём разберётся и отпустит тебя. Он умный, Ветер… я всегда говорил… Такой добрый мальчик не мог натворить ничего скверного…
Настал черёд Ознобиши явить крепость рассудка.
– Дедушка, – люто кляня себя за то, что не разведал иного рекла старика, кроме презрительной клички, сказал
Дряхлый слуга бережно поправил пальцами фитилёк. Лампа принялась коптить ещё больше. Опура поднял на Ознобишу пустые глаза.
– Я знал, – повторил он. Мелко закивал головой, двинулся дальше, вовсе перестав обращать внимание на мальчишек. – То-то ты так удивлялся, когда тебя уводили…
Ознобиша даже шагнул следом, но сразу остановился. Душа надрывалась тотчас выпытать у старика, почему недоумевал брат. А ничего не поделаешь: жди теперь, пока неведомые ветра вновь прибьют утлую память старца к нужному берегу.
Почти до самой спальной хоромины они шли молча. У двери Сквара тихо сказал:
– Листки. У Ивеня под ногами…
– Листки, – потерянно вздохнул Ознобиша. И вдруг просиял: – Я без тебя в книжнице знаешь что нашёл?
– Закон, – напряжённо хмурясь, перебил Сквара. – Ну тот… помнишь?
Плотная страница, замусоленная пальцами учеников. Ребята засыпали с тоски, мечтая скорее дорваться до самострелов. Осоловелый взгляд Воробыша, резкий шлепок затрещины, дерзкий голос Пороши: «Господин стень, на что нам их Правда? Я думал, у нас закон всего один – воля Владычицы…»
– Если кто уворует и будет изобличён, пусть, идя на кобылу, несёт поличное… сиречь уворованное…
– Или изображение оного, – привычно подхватил Ознобиша. Запнулся, даже остановился. – Погоди, ты хочешь сказать… Ивень… жреческую книгу украл? Испортил?..
А сам мотал головой, не в силах представить, чтобы Ивень, которого он помнил добрым и честным, воровато озирался, дёргая листы с красивыми андархскими письменами и тонко выведенными рисунками. Он бы даже ту блудную грамотку на место вложил. Да чего ради красть-то её?.. И почему котляры предпочли догубить страницы, вместо того чтобы вшить их обратно?..
– Ничего я не хочу, – буркнул Сквара. Подтолкнул сироту, чтобы шёл дальше. – Я только… ну… те листки, они ведь не просто так были?
Ознобиша снова остановился, заморгал, начал икать:
– А я думал… Ве… тер… их… для костра…
– Пошли, – перебил Сквара.
Ухватил его за руку, крепко, так что плетежок вдавился узлами в кожу. Потащил за собой.
Чаша
Дел у женщины вечно невпроворот. Даже если это совсем юная женщина. Едва выучившись держать в руках веретено, она прядёт нитки, точёт ткани и пояса: готовит приданое. Потом её сватают, расплетают волосы надвое, навсегда прячут их под сороку… и сразу настают новые хлопоты. Угождай, молодёнка, батюшке свёкру, государыне свекровушке, мужниным братьям и сёстрам. Всем кланяйся, да пониже. Готовь, прибирайся, чеши собак, корми прудовую рыбу. А если ещё и муж не больно ласковый попадётся…