Тайный воин

Флевелинг Линн

И лишь теперь Аркониэль вспомнил о забытых им окнах. Окна были отлично видны с дороги. Зарычав от огорчения, он смахнул тщательно выстроенные чары и начал все сначала, на этот раз создавая иллюзию, что в доме был пожар; снаружи люди увидят почерневшие камни вокруг окон и обгоревшие ставни. Когда он снова замаскировал дверь, его лампа погасла, и тут же он услышал отчетливый вздох.

Ариани стояла у двери башни, светясь в темноте, как горящая свеча. По ее черным волосам струились вода и кровь, проливаясь на платье и собираясь лужей возле ног. Бесшумно, как облако дыма,

она заскользила к двери мастерской Аркониэля, прижав одну руку к губам, а другую согнув под странным углом, словно несла что-то под мышкой. Она долго смотрела на созданный волшебником мираж, и вид у нее был растерянный и смущенный.

— Я защищаю твое дитя, — сказал Аркониэль.

Она на мгновение подняла на него взгляд и исчезла, не произнеся ни звука.

Аркониэль и не надеялся заснуть в эту ночь, но провалился в беспокойную дремоту в то же мгновение, как упал на неразобранную кровать в комнате Тобина. Ему снились всадники, гнавшиеся за ним по лесу, и вел их призрак Ариани.

Он проснулся со сдавленным криком — от прикосновения чьей-то холодной руки к его лбу. И это уже был не сон; рука действительно касалась его. Нервно дернувшись, Аркониэль перекатился по кровати и очутился у самой стены, беспомощно прикрываясь тюфяком.

У другого конца кровати стояла женщина; ее силуэт обрисовывался в свете, лившемся через открытое окно. Ариани добралась до него и здесь… Аркониэля пробрало дрожью при мысли, что она прикасалась к нему во сне.

— Аркониэль?

Это был не ее голос.

— Лхел? — Он услышал негромкое хихиканье, потом тюфяк сдвинулся, когда Лхел села на кровать. — Великая Четверка!

Он переполз через кровать и прижался к Лхел, положив голову ей на колени. Бусы из оленьих зубов вдавились в его щеку. Скрытая темнотой, Лхел погладила его волосы.

— Ты по мне скучал, человечек?

Смущенный, Аркониэль сел и обнял ее, запустив пальцы в жесткие черные кудри. В волосах запутались сухие листья и мелкие веточки, а губы у Лхел были солеными.

— Я уже несколько недель тебя не видел. Где ты была?

— Великая Мать велела мне идти в горы, туда, где когда-то жить мой народ. Отсюда всего несколько дней пути. Завтра я отвести туда твоих чародеев. Но вы все должны идти быстро и сделать дом, как сумеете, пока снег не упал.

Аркониэль чуть отодвинулся, пытаясь прочесть выражение ее лица.

— Твоя богиня вернула тебя сюда именно сегодня, когда я больше всего в тебе нуждался?

Лхел промолчала, и Аркониэль предположил, что она вернулась не сегодня, а несколько раньше. Но прежде чем он успел обдумать это как следует, Лхел немало удивила его, опрокинув его на спину и жадно поцеловав в губы. Пламя вспыхнуло в его животе, когда она перекатилась на него, поднимая свою юбку и его тунику. Он ощутил животом сначала грубую ткань ее одежды, потом теплую кожу. Лхел впервые предлагала ему заняться любовью в замке и была такой же страстной и изголодавшейся, как и Аркониэль. Прижимая его руки к своей груди, она яростно овладела им, а потом быстро наклонилась и прикрыла ему рот ладонью, когда он громко вскрикнул, приближаясь к финалу. В закрытых глазах Аркониэля

сверкали молнии, он бился и стонал под Лхел, и наконец мир взорвался алым светом.

Когда в голове Аркониэля немного прояснилось, Лхел лежала рядом с ним, положив горячую, влажную ладонь на его сокровище.

— Твой мешок слишком мал для долгой дороги, — пробормотала она.

— Он был достаточно полным, пока ты его не вытряхнула, — хихикнул Аркониэль, решив, что она шутит насчет его мужских достоинств.

Она приподнялась на локте и провела пальцем по его губам.

— Нет, я говорить о твоем дорожном мешке. Здесь тебе не надо оставаться. Ты должен пойти с другими и остаться там.

— Но ты же теперь тут! Ты могла бы спрятать их в своем дубе.

— Слишком много, и сюда идти слишком много чужаков, там могут быть волшебники, вдруг они умеют видеть сквозь магию?

— Но мне так хочется увидеть мальчиков! Объясни мне, как ты сама прячешься так долго? — Он схватил ее за руку и поцеловал жесткую ладонь. — Пожалуйста, Лхел! Прошу тебя во имя Великой Матери…

Лхел отдернула руку и соскользнула с кровати. Аркониэль не видел ее лица, когда она резко опустила юбку, но он почувствовал ее гнев.

— Что такое? Что я сказал?

— Ты не имеешь прав! — прошипела Лхел. Она прошла через комнату, чтобы подобрать брошенную шаль, и лунный свет упал на ее лицо, превратив его в безобразную маску. Бледные лучи подчеркнули каждую морщинку, обесцветили волосы. Символы силы вспыхнули на лице и груди Лхел, отчетливые, как чернила на гипсе. И страстная любовница, какой была Лхел всего несколько мгновений назад, вдруг превратилась в нечто такое, чего Аркониэль никогда прежде не видел, — в мстительную ведьму.

Аркониэль отшатнулся: это была именно та Лхел, о которой так часто пыталась говорить с ним Айя. И прежде чем Аркониэль успел осознать, что делает, он вскинул руку и начертил в воздухе заградительный знак между собой и Лхел.

Лхел застыла; ее глаз было не рассмотреть в темных глубоких глазницах, но пугающая маска исчезла, лицо Лхел стало печальным.

— Против меня ты делать этот знак? — Она вернулась к кровати, села. — Ты никогда не должен произносить имя моей богини. Она не прощать, что твой народ и твоя Ореска сделать с нами.

— Тогда почему она позволяет тебе помогать нам?

Лхел провела ладонью по лицу, и символы силы исчезли с ее кожи.

— Это воля Великой Матери — чтобы я помогать тебе; и ее воля — чтобы я оставаться и присмотреть за неспокойным духом, которого мы сотворили в ту ночь. И все эти долгие одинокие дни я постоянно думать над этой тайной. А потом, когда ты приходить ко мне и хотеть становиться моим учеником… — Она вздохнула. — Если бы Великая Мать не захотеть, ты бы не научился от меня так много и так легко. — Она взяла Аркониэля за руку, и ее пальцы нащупали обрубок пострадавшего пальца. — Ты не можешь сделать мне ребенка своим семенем, но твоя магия и моя сделали что-то новое. Может, однажды наши народы создадут много вместе, но все равно у нас разные боги. Будь верен своим богам, мой друг, и старайся не обижать чужих.