Тайный заговор
Шрифт:
Бродка поблагодарил Титуса и хотел уйти, но неприятный мужчина, держа в руке бутылку джина, уговорил его остаться и сказал, что сам он только переоденется. Бродка терпеть не мог джин, но в состоянии подавленности, в котором он пребывал, алкоголь подействовал на него как лекарство. Он не заметил, как выпил целый стакан. Затем снова явился Титус. В приличной одежде он выглядел серьезнее. И когда они разговорились, стало ясно, что Титус не какой-нибудь необразованный неудачник. Оказывается, он знавал и лучшие дни.
Ничто так не сближает мужчин, как бутылка и два стакана. По крайней мере, джин развязал
В прошлом Титус был духовным лицом и доктором теологии. Вплоть до последних трех лет он занимал пост секретаря кардинала курии; затем он поддался долго подавляемой слабости к своему полу и вступил в связь с капелланом. По словам Титуса, в «тех кругах» в этом не было ничего необычного и оставалось безнаказанным до тех пор, пока человек отрицал это. Нисколько не стесняясь, Титус поведал, что он все же признался в своей склонности и по этой причине был расстрижен из священников. После этого «другая сторона» — подробнее он ничего не стал рассказывать — постоянно преследовала его и угрожала расправой, поэтому из боязни за свою жизнь он однажды лег на дно. Конечно же, его зовут не Титус, а фамилия на двери — Швицко — принадлежит пожилой даме, которая со дня смерти мужа триста пятьдесят дней в году проводит во Флориде.
Бродка в некотором роде ощутил свое сходство с этим мужчиной, поскольку и ему пришлось иметь дело с противником, превосходящим его силы, — и он рассказал об этом Титусу. Только его случай, по мнению Бродки, был сложнее, ведь он даже не знал, кто его противник.
Разделенное горе — не горе, поэтому оба от души залили свою печаль. Уже давно наступил вечер, когда внезапно кто-то позвонил в двери. Это был Агостинос Шлегельмильх, появившийся в квартире абсолютно неожиданно для обоих.
Бродка знал Агостиноса как общительного человека, который доверял ему больше, чем получал доверия в ответ. Но теперь в поведении Шлегельмильха чувствовалась настороженность, в голосе сквозила агрессия.
— Чего ты тут так долго торчишь? — набросился он на Бродку. — Исчезни и никому не говори, что был здесь. Понял?
— Ты чего завелся-то? — спросил Бродка, моментально протрезвев. — Ты же хотел навести справки о моих преследователях. Что-то выяснил?
Вместо ответа Агостинос схватил Бродку за грудки, потащил к двери и вытолкал на лестничную площадку При этом он тихо-тихо, чтобы никто не услышал, прошипел:
— Забудь сюда дорогу, друг мой. Против этих людей у тебя нет никаких шансов.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Бродка.
— Да убирайся же ты, наконец! — набросился на него Шлегельмильх и захлопнул дверь прямо перед носом Александра.
Бродка взял такси и поехал в управление полиции, забрал оттуда свой багаж и вновь направился в «Гранд-отель», где его приветливо встретил господин Эрих, которому он косвенно был обязан своей свободой.
Вечером Бродка дозвонился Жюльетт. Она казалась встревоженной, хотя не знала, что произошло за последние двое суток. Бродка намекнул ей, что он оказался замешанным в деле об убийстве, но впоследствии все выяснилось. Это просто какое-то недоразумение. Пусть
Той ночью Бродка не мог уснуть. Все его мысли вертелись вокруг событий последних дней. Он снова и снова пытался разобраться в этой абсурдной, до крайности запутанной истории. То, что Агостинос и его странный приятель были как-то замешаны в этом деле, казалось ему маловероятным. С другой стороны, поведение Шлегельмильха наводило Бродку на определенные размышления, которые, впрочем, не дали никакого результата.
Утром следующего дня Бродка снова отправился в Цвельфергассе. У него не шли из головы слова Шлегельмильха о том, что он, Бродка, столкнулся с людьми, против которых у него нет ни малейшего шанса. Если у кого-то и можно было узнать хоть что-нибудь о подоплеке происшедших с ним событий, то только у Шлегельмильха. Бродке было все равно, как тот отреагирует. Он при любых обстоятельствах должен разузнать, что удалось выяснить Шлегельмильху.
Сердце громко стучало, когда он поднялся на седьмой этаж и нажал кнопку звонка.
Дверь открыл Титус. Он был в той же самой неряшливой одежде, что и вчера, — заляпанной майке и боксерских трусах. Узнав Бродку, он хотел было захлопнуть дверь у него перед носом, но Бродка оказался проворнее и успел просунуть ногу в щель.
— Мне нужно поговорить с Агостиносом, — сказал он. — Это очень важно.
— Его нет, — неохотно ответил Титус. — И будет лучше, если ты уйдешь прямо сейчас.
— В таком случае мне нужно поговорить с тобой, — заявил Бродка. — Черт побери, я не шучу! Я же рассказывал тебе, что по самые уши увяз в дерьме.
Титус явно колебался, затем вздохнул и впустил Бродку в квартиру.
— Агостинос знает обо мне больше, — сказал Александр. — Почему он не хочет ничего говорить? Почему отделывается какими-то странными намеками?
Титус пожал плечами и промолчал.
Бродка не сводил глаз с неопрятного мужчины. Его разбирала ярость, оттого что этому странному человеку, вероятно, кое-что известно, но он не хочет пролить свет на всю эту запутанную ситуацию.
— А как насчет тебя? — спросил Бродка. — Почему ты отмалчиваешься? Чего тебе-то бояться?
Плечи Титуса поникли. Он нехотя, с трудом подбирая слова, произнес:
— Я не могу… да и не хочу ничего говорить. Есть одна организация, которая обладает намного большей властью, чем почтенное общество… и более дьявольская, чем сам дьявол. Тебе нужно уйти с их дороги. Против этих людей у тебя нет ни единого шанса. Ни единого шанса, слышишь!
Голос Титуса звучал столь убедительно, что Бродка вздрогнул. Он не знал, как следует толковать это заявление. Почему Титус не говорит прямо, если ему что-то известно?
— Ты знаешь этих людей? — спросил Бродка.
— Нет, — поспешно ответил Титус. — Только нескольких… помощников, крошечных винтиков в огромном механизме, которые можно легко заменить в любую минуту.
— Почему бы тебе не сказать хотя бы то немногое, что ты знаешь?
Титус молчал.
— Ну хорошо, — с горечью произнес Бродка, — в таком случае оставь это при себе. Но ответь мне на один, последний, вопрос: что бы ты сделал на моем месте?
Бродка не сомневался, что Титус не станет отвечать на этот вопрос, но тот после короткого раздумья сказал: