Тайный заговор
Шрифт:
После шести часов работы с квакающим автоответчиком Жюльетт сказала:
— Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему Кайзерлинг столь охотно отдал нам кассеты.
Бродка молча кивнул и в очередной раз запустил пленку с голосом Асмодея, который отдавал непонятные распоряжения.
— Ты ничего не замечаешь в этой записи особенного? — спросил он, глядя на Жюльетт.
— Замечаю, конечно. Своеобразный колокольный звон на заднем фоне.
— Необычный перезвон четырех колоколов, не находишь?
— Да, очень необычный. Что это значит?
— Сам по себе этот перезвон необязательно что-то означает. Но он может
Еще не закончив фразу, Бродка вынул кассету из автоответчика и вставил в него другую. Снова заговорил Асмодей, отдавая свои зашифрованные распоряжения, на этот раз с цифровым кодом. Все это дело вообще казалось немного странным, как будто взрослые дяди вздумали играть в секретные службы. А еще сам факт существования подобной «игры» напоминал о временах «холодной войны», когда женские голоса из службы государственной безопасности ГДР на длинных волнах, слышимых по всей Европе, холодно передавали послания своим агентам при помощи числового кода. Но в любом случае в тех передачах не было необычного колокольного перезвона, который слышался на двух записях с голосом Асмодея.
— Вот! — сказала Жюльетт, подняв указательный палец. — Вне всякого сомнения, эти два звонка были сделаны из одного и того же места.
Бродка прокрутил другие записи с голосом Асмодея, но на них не было никаких посторонних звуков.
— Колокольный перезвон не может длиться целый день, — разочарованно протянул Бродка.
Жюльетт, нервы которой начали потихоньку сдавать, со вздохом спросила:
— И что ты теперь собираешься делать, узнав столь важную информацию?
— Я тебе скажу. — Бродка поднялся и, стараясь придать вес своим словам, хлопнул ладонью по столу. — Я сделаю то, что сделал бы на моем месте любой дешифровщик в мире. Я буду слушать записи до тех пор, пока мне не придет в голову идея, что именно может скрываться за ними. Все достаточно просто.
— Просто? Только без меня! — Жюльетт вскочила и заходила по комнате. — Бродка, ты вообще замечаешь, что мы постепенно скатываемся к сумасшествию? Что мы разучились нормально мыслить, нормально говорить, что все наши действия — хрестоматийные примеры для любого психиатра? Может, эти люди хотели добиться именно этого! Может, они хотели, чтобы мы окончили свои дни в психушке. И все же в наших силах прекратить поиски. Давай покончим с этим. Давай уедем куда-нибудь и начнем новую жизнь. Потому что это не жизнь. Это медленное самоубийство.
Бродка задумчиво слушал Жюльетт, следил за ее резкими движениями. В душе он готов был признать ее правоту. Однако одновременно с этим его разум полагал иначе. Поэтому Бродка, стараясь быть убедительным, сказал:
— Жюльетт, вот уже несколько месяцев мы как будто бьемся в резиновую стену. Но теперь появились первые конкретные зацепки относительно того, кто может стоять за этим заговором. Арнольфо Карраччи предоставил нам очень хороший материал. Я уверен, что он сумел разгадать эти странные коды, и сегодня мы могли бы продвинуться гораздо дальше. Я не верю в то, что Арнольфо обманул нас. У него был хороший мотив — единственный мотив, который сильнее жажды денег, — желание отомстить. Жюльетт, я просто не могу сейчас сдаться. Если для тебя это становится слишком опасным, я смогу понять. Уезжай обратно в Мюнхен.
Жюльетт бросилась ему
— Я вовсе не это имела в виду, Бродка! Прости меня, но в такие дни, как этот, я от отчаяния не знаю, что делать. Иногда мне кажется, будто против нас ополчился весь мир.
Она впилась ногтями в спину Бродки, так что ему стало больно, прижалась к нему, как ребенок, который боится неизвестности и возможного зла. Однако, несмотря на свое замешательство, Жюльетт высказала то, что давно уже мучило ее:
— Самое ужасное… что больше всего в этой ситуации страдает наша любовь.
Ее слова повисли в воздухе, словно зловещее предзнаменование. Они неприятно подействовали на Бродку, и он долго молчал, прежде чем снова смог заговорить.
Наконец он нашел в себе силы ответить:
— Что касается меня, то в моем отношении к тебе ничего не изменилось. Жюльетт, я люблю тебя. И если я не показываю своих чувств так же часто, как раньше, то вовсе не из-за проклятой ситуации, в которой мы оказались.
Несколько минут они молча обнимались. Затем Бродка мягко высвободился из объятий Жюльетт и усталым голосом произнес:
— Я бы тоже охотно занялся чем-нибудь более интересным, чем сидеть в неуютном гостиничном номере и слушать сумасшедшие пленки.
Жюльетт опустилась в единственное кресло, придававшее комнате очарование шестидесятых годов, и откинулась на спинку. Она задумалась.
— Мы должны разделить задачи, — сказала она после паузы. — Я уже давно чувствую себя бесполезным придатком. Хотя я вполне могу выполнять какие-то поручения.
— Можешь попытаться выяснить, кто скрывается за этими псевдонимами, — ответил Бродка, беря со стола, где стоял автоответчик, листок бумаги с зашифрованными именами. — Возможно, у всех этих имен есть определенное значение. В любом случае я не думаю, что это выдуманные имена. Молох, например. Если я не ошибаюсь, это какой-то божок с Ближнего Востока. Очевидно, что кукловоды этой тайной организации — люди довольно образованные и умные. Мафиози пользуются другими именами. Они называют себя «патрон», «босс» или «голова», и у всех у них есть клички. Такое имя, как Адраммелех, никто бы просто не запомнил.
Жюльетт прочитала имена на листочке: Асмодей, Бельфегор, Молох, Адраммелех, Лилит, Вельзевул, Нергал и Велиал.
И где же ей, скажите на милость, искать значение этих имен, хотела спросить Жюльетт, однако вовремя прикусила язык. Не хотелось позориться перед Бродкой.
Но тот, казалось, угадал ее мысли, потому что произнес:
— Я тоже не знаю, где можно раздобыть эту информацию. Но ты же у нас умница… — Он вернулся к автоответчику и вставил новую кассету.
Жюльетт положила листок в карман джинсов, набросила на плечи темный блейзер и на прощание поцеловала Бродку в щеку.
Стоя на улице перед «Альберго Ватерлоо», она задумалась о том, куда пойти, и, отбросив все условности, подалась в газетный архив «Мессаггеро». Она решила, что с самого начала будет вести себя по отношению к Клаудио чисто по-деловому, хотя и не могла не признаться себе, что этот мужчина по-прежнему кажется ей привлекательным.
С наигранным равнодушием, как и собиралась, Жюльетт вошла в архив и направилась к Клаудио Сотеро, которого, к собственному удивлению, узнала не сразу: вместо длинных, стянутых в хвост волос у него теперь была очень короткая стрижка.