Тают снега
Шрифт:
– Алло! Алло!
– с отчаянием кричала девушка в трубку.
– Мне квартиру ветеринара, да, да, Егора Парфеныча. Не отвечает?! Ой, девушка, милая, позвоните еще, а?
И дежурная телефонистка звонила, звонила, а в трубке слышался только треск и шорох, напоминая о том, что на улице злая погода, под которую хорошо спится сытым и здоровым людям. Тогда Поля бросила трубку и побежала в ближайшую избу, к пастуху Осмолову. Когда бы и что бы ни случилось на ферме - бежать к Осмолову или Лидии Николаевне, они-то уж найдут выход из любого положения. За Лидией Николаевной бежать далеко, и Поля
Вскоре Осмолов в рыжем тулупе, надетом прямо на нижнее белье, и в валенках на босую ногу был уже возле коровы. Туалета, завидев Осмолова. подняла голову, лизнула влажным большим языком его руку и протяжно, как показалось Поле, облегченно замычала. Тревога все больше и больше охватывала девушку, потому что пальцы пастуха делались с каждой минутой суетливее, хотя голос старика не менялся, был по-прежнему умиротворяющим, ласковым.
– Ничего, матушка, все будет хорошо, - проворковал напоследок старик и только после того, как очутился в молочной кухне, спросил: - Ветеринара вызвала?
– Не могла дозвониться. А что, плохо?
– Хуже некуда. Недосмотрели, не уследили, теленок-то неправильно лежит.
– Я тетю Лиду позову, она велела в случае чего...
– Кого? Нечего тетю Лиду беспокоить, она и так уж еле ноги таскает, пусть хоть немного отдохнет. Здесь упущение ветеринара, вот и дуй в деревню, а пошли за ним своих девок, быстро, а сама сюда. Ну, если что случится, сыграем ему "сени, мои сени"! Чего ты еще копаешься?
– Я сейчас, сейчас, дедушка Арсений, заторопилась девушка.
Минут через десять Поля вернулась, а из Корзиновки в Сосновый Бор, ухая в сугробы, оступаясь, падая, торопились две доярки. Они что есть силы забарабанили в дом ветеринара и, не ограничившись этим, начали стучать в окно.
– Тише, тише, избу развалите, - послышался за дверью голос ветеринара. Крючок со скрежетом вылез из петли, и перед глазами девушек предстал полный мужчина с заспанным и помятым лицом. Был он в одном белье, и, почесывая грудь, с насмешливой злостью спросил:
– Чего уставились? На смотрины, что ли, явились? Так я уж того, из жениховского возраста вышел, со своей супружницей и то врозь сплю.
Одна из девушек протерла глаза, осмотрелась. Тикают где-то часы, капает вода из рукомойника, пахнет подымающимся тестом, а на тумбочке лежит снятая с настенного телефона трубка.
– Ты чего же это на звонки не отвечаешь, мы, по твоему, обязаны бегать за тобой?
– А я что же, по-вашему, окаянный, да?
– разозлился ветеринар, и его обвислые руки задрожали.
– Я, значит, как пес приблудный, должен в этакую дурнину идти куда-то на звонок? Я тоже имею право отдохнуть...
– Не больно изработался.
– Что?
– заорал ветеринар.
– Критику наводить? С коровенкой сладить не можете, а критиковать мастера. Я ведь знаю, что у вас на уме: растолстел, зажирел, морду с похмелья не обвалишь, бездельник, и этакий и сякой!
– Зажирел и есть!
– отрезала одна доярка в легкой душегрейке и в старых, наскоро надетых валенках.
Ветеринар хлебнул ртом воздух, распахнул дверь и указал на улицу.
– Выметайтесь!
– Да ты не бесись, - спокойно сказала та же
– Никуда мы не уйдем!
– Нет, пойдем, пойдем, за тетей Лидой пойдем или за Качалиным!
– вдруг запальчиво вставила другая и так же неожиданно зашмыгала носом и начала вытирать глаза концом платка.
– Ему нашего не жалко, все пропадай пропадом...
Ветеринар поморщился, подвернул кальсоны и, пытаясь удержаться на грозном тоне, ответил:
– А что ваша Лидия Николаевна! Подумаешь, важность, Макариха! Генерал! Тьфу на вашего генерала!
– плюнул он и громче зыкнул на младшую доярку, притворяя дверь: - Перестань слезы лить, у меня своя мокрица есть!
– Он еще раз плюнул и направился в горницу.
– Вот проклятая служба!
– Доносилось оттуда уже не столь сердито.
– Ну, кому только досуг, тот и в дверь ломится. Штаны где?
– вдруг рявкнул он на жену.
– Лежишь, как колода, нет, чтобы встать, помочь собраться. Тоже разжирела! Я вот наведу тут порядок!..
Доярки не стали дальше слушать, хлопнули дверью и ушли. На краю деревни их догнал ветеринар. У него был фонарик, который бросал бледное пятнышко света на переметенную дорогу. Ветеринар все еще ворчал, ругал свою службу, доярок, что не дали ему спать, и всех на свете.
Туалета уже не мычала, а только тяжело и прерывисто дышала, уронив голову на солому, которую еще вечером принесла и постелила под нее Лидия Николаевна. Осмолов, вытирая мокрые бока коровы, все еще пытался разговаривать с ней ласково, но и он не выдержал, взглянув на Полю глазами, полными боли.
– Где этот толстомясый ветеринар?
Девушка в ответ беззвучно пошевелила губами, пытаясь что-то выговорить.
– Полюшка, беги, пожалуй, и за Лидией, - сказал пастух и опять склонился к Туалете.
Лидия Николаевна, услышав торопливый стук в дверь, подумала, что вернулась из Заречья Тася, и сказала:
– Не закрыто, входи, Таисья.
– Это я, тетя Лида!
– Лидия Николаевна узнала голос дежурной с фермы и стала рукой искать на шершавой стене выключатель.
– Тетя Лида, пойдемте скорей на ферму, с Туалетой что-то неладно, завыла тоненько Поля.
Лидия Николаевна включила свет, на секунду зажмурилась. Потом сняла с вешалки телогрейку, надела ее и, обертывая полушалок вокруг головы хмуро полюбопытствовала:
– Чего ревешь-то?
– Да как же... умирает Туалета, я ветеринару звонила, а он.
– Ну?
– А он не отвеча-ает.
Лидия Николаевна прикрикнула на Полю, вытерла ее лицо полотенцем, висевшим возле умывальника, и окунулись они в метель и снег. Поля семенила за Лидией Николаевной и, поминутно проваливаясь, рассказывала торопливо и бессвязно о том, что произошло на ферме. Время от времени она подвывала ветру. Случалось не раз и прежде - неопытные доярки поднимали попусту панику, прибегали среди ночи, так же громыхали в дверь или окна, а потом и ревели и пытались оправдаться. Туалета - корова грузная, телится всегда тяжело, поэтому не особенно встревожили Лидию Николаевну слова Поли. Просто дежурная по молодости испугалась и паникует.