Те, что уходят

Хайсмит Патриция

— Синьор Марио, еще раз примите мои извинения, — сказал он. — У вас есть какая-нибудь тряпка?

— О, Филомена вымоет. Филомена! Думаю, она укладывает детей.

— В такой час?!

— Она всегда их укладывает, когда разволнуется, — сказал Марио, пожав плечами, и заглянул в соседнюю комнату. — Филомена, что ты их укладываешь? Ведь ничего не случилось, только суп немного разлили.

Филомена что-то прокричала в ответ, скорее взволнованно, чем гневно. Марио закрыл дверь.

Коулмэн нашел швабру с тряпкой и принялся за работу. Уж что-что, а пол мыть

он умел. Он давно освоил это занятие и упражнялся в нем последние пятнадцать лет, пока жил в Риме, а до этого в Таосе, Тулузе и Ареццо. Марио подбросил в печку дров.

— Ну вот, теперь можно доложить Филомене, что здесь прибрано, — сказал Коулмэн.

— Спасибо, синьор Ральфо. Хотите стаканчик вина?

— Я понимаю, Марио, что стесняю вас. Если хотите, я могу сегодня съехать. Если подскажете куда. Дело в том, что у меня нет с собой паспорта, поэтому я не могу устроиться в отель.

В кухню вошла Филомена, она слышала последние слова и больше уже не плакала.

— Синьор извиняется, Филомена. Видишь? Он вымыл кухню, — сказал Марио.

— Примите тысячу извинений, синьора, — проговорил Коулмэн. — Я старался прибраться как можно лучше. Я уже сказал вашему мужу, что благодарен вам за ваше гостеприимство, но мне нужно будет съехать, только…

Марио не слишком заботился о деликатности, он красноречиво пожал плечами и сказал:

— Кажется, я знаю, куда вас пристроить. К Донато. Только у него холодновато. Живет-то он в…

Коулмэн не знал слова, но догадался, что оно означает «хижину». Ну что ж, можно попробовать переночевать там, а завтра подыскать что-нибудь получше. Конечно, такая перспектива не улыбалась ему, но гордость не позволяла Коулмэну попросить у Марио разрешения остаться. Кроме того, он чувствовал, что Филомена теперь настроена против него из-за того, что он затеял драку. Коулмэн извлек из кармана брюк влажный бумажник и достал из него пятитысячную бумажку.

— Это вам с Филоменой, Марио. Спасибо за все.

— О нет, синьор. Ведь мы уже получили, — запротестовал Марио.

Зная, как бедно они живут, Коулмэн настоял на своем. После этого поступка великодушия у него прибавилось, оно подстегнуло его отказаться от предложения пожить у Донато, сославшись на то, что он и так доставил Марио немало беспокойства — seccatura, как он выразился. Потом Марио прочел ему нечто вроде назидания, которое Коулмэн внимательно выслушал. Суть его была примерно такова: в наше время опасно путешествовать без документа, подтверждающего личность. Одним словом, попал в самую точку. Коулмэн знал, что Марио не доверяет ему после полученной из газеты информации, поэтому решил вообще уехать из Кьоджи. Он допил свое вино, и Марио тут же налил ему еще.

Филомена снова хлопотала у плиты.

— Вы бы сначала поужинали, — предложил Марио. — Нельзя же идти голодным. Эх, если бы только я не боялся иметь дело с полицией! Все мы боимся иметь с ней дело. Ну что это за жизнь, Филомена!

— Уж и не говори, Марио. — Она налила на горячую сковороду масло. Рядом с плитой лежала принесенная Марио рыба, уже разделаннная и готовая к жарке.

—

Мне и впрямь грозит опасность, — сказал Коулмэн. — Один раз на меня уже, как видите, напали. Поэтому я так нервничаю. У меня есть дочь, которая неудачно вышла замуж. Она заявила, что покончит с собой, но пока, к счастью, этого еще не сделала.

— Ну и слава богу! Вот бедняжка! — воскликнула Филомена.

— Эта заметка в газете напомнила мне о ней. Но моя дочь в Калифорнии. Она несчастлива, но жива. Я часто вспоминаю о ней. Моя жена, ее мать, погибла в автокатастрофе, когда ей было всего четыре годика, и я вырастил дочку сам.

Филомена опять заохала, Марио сочувственно кивнул.

— Вышла замуж, а он ей изменяет. Ну что ж, ничего не поделаешь, она сама сделала такой выбор. Я вот, например… не отважился бы жениться еще раз. От этих женщин у меня всегда одни неприятности, как, например, сейчас. — Он улыбнулся Марио. — Эх, Марио, жизнь моя жестянка! Ну что ж, мне пора.

Он попрощался с Филоменой, поцеловав ей руку. Марио вышел с ним на улицу, проводив до небольшого ресторанчика, где Коулмэн намеревался поужинать и поспрашивать насчет жилья. Кьоджи напоминал Венецию, но был лишен ее прелести — такие же каналы, такие же аккуратно расчерченные дорожки, и все же это была не Венеция. К тому же здесь не было Рэя, и Коулмэн моментально потерял к нему интерес. В дверях ресторанчика он попрощался с Марио, поблагодарив его еще раз.

— Когда я приеду в другой раз, выйдем снова вместе на рыбалку? — сказал Коулмэн.

— Конечно, — ответил Марио, и Коулмэн знал, что тот не кривит душой.

За ужином Коулмэн размышлял. Он вполне может скрываться еще неделю. Рэй же это сделал, а он чем хуже? Только вот писать в полицию он, пожалуй, не станет. А через недельку можно будет нагрянуть в Венецию и попробовать снова разделаться с Рэем. Все к тому времени будут считать его мертвым, наверняка забудут о нем. Инес, в числе немногих, конечно, погорюет. Но как долго? Час? День? Да уж наверняка не дольше. Вот Дик Персел еще долго будет скучать, как и его старый нью-йоркский друг Лэнс Дюкесн, художник, с которым Коулмэн познакомился, когда сам работал инженером. А другие? Коулмэн не слишком обольщался, зная, что о его персоне слезы прольют немногие.

Поужинав, он разговорился с молодым официантом насчет комнаты.

— Я вообще-то остановился в Венеции, но сегодня уже поздновато возвращаться. Не знаете, где тут можно переночевать? Разумеется, я заплачу, только вот паспорта у меня с собой нет… — Так он объяснил свое нежелание обращаться в отель.

Молодой официант знал, где можно переночевать, — в его собственном доме. Он назвал цену — пятьсот лир.

— У нас очень тепло, кухня есть.

Коулмэн согласился.

Идти пришлось недалеко. Парень выкроил пять минут между посетителями и, проводив Коулмэна к себе домой, познакомил его со своей семьей. Вопросов никто не задавал, например — почему это американец не идет в отель? Коулмэн побеседовал с родителями юноши за чашкой кофе в столовой. Фамилия семейства была Ди Риенцо.