Те, кто в опасности
Шрифт:
— Большая ошибка, мои милые! Вам надо было разбежаться и уходить в разных направлениях! А сейчас вы прекрасно скучковались.
Гектор был абсолютно уверен, что в пустынной местности ни один араб не сможет уйти от его людей.
— Пошли, парни. Нечего бездельничать. Надо догнать этих ублюдков до заката.
Потребовалось четыре часа: «эти ублюдки» оказались крепче, чем думал Гектор. Но под конец они допустили ошибку, которая стала последней. Остановились, решив принять бой. Выбрали подходящее место, настоящую естественную крепость с возможностью беспрепятственно стрелять в любую сторону, и залегли. Гектор взглянул на солнце: в двадцати градусах над горизонтом. Надо быстро заканчивать. Пока его люди своим огнем не давали террористам поднять головы, Гектор прополз вперед, чтобы лучше разглядеть зону действий. И сразу понял, что взять позицию арабов лобовой атакой не удастся: он потеряет многих, если не всех своих людей. Гектор еще десять минут изучал местность и взглядом солдата углядел слабое место. Сразу за позицией арабов проходила мелкая
8
В Южной Африке так называют небольшие овраги или сухие русла.
— Я зайду с тыла и брошу гранату. Услышите взрыв, сразу нападайте.
Гектору пришлось далеко обогнуть позицию противников, чтобы остаться незамеченным, а очутившись в донге, он поневоле сильно сбавил скорость, чтобы не поднимать пыль и не выдать свое присутствие. Его люди заставляли арабов прижиматься к земле, стреляя при малейшем движении над краем углубления. Однако к тому времени как Гектор добрался до ближайшей точки, до захода солнца за горизонт оставалось еще минут десять. Он привстал на колени и зубами вытащил чеку из гранаты, которую держал в правой руке. Потом вскочил и прикинул расстояние. Предельное. Тяжелую разрывную гранату нужно бросать на сорок-пятьдесят метров. Вложив в бросок всю силу спины и плеча, Гектор швырнул гранату по высокой крутой дуге. И хотя бросок был отличный, один из лучших в его практике, граната упала на край укрепления, и на какое-то бесконечно малое мгновение показалось, что там она и останется. Но вот она покатилась вперед и упала среди пригнувшихся арабов. Гектор услышал крики: арабы поняли, что это. Выхватив пистолет, он бросился вперед. Граната взорвалась как раз перед тем, как он добрался до укрепления. Он остановился на краю и посмотрел вниз, на бойню. Четверо головорезов превратились в кровавое месиво. Пятого частично защитили тела товарищей. Тем не менее осколки разорвали ему грудь до самых легких.
Когда Гектор наклонился к нему, он кашлял, выбрасывая фонтаны крови и пытаясь дышать. И заговорил сквозь пузырящую кровь слабым, едва слышным голосом, но Гектор понял:
— Меня зовут Анвар. Запомни это, Кросс, свинья из свиней. Долг не оплачен. Кровная месть продолжается. Придут другие.
И вот теперь, три года спустя, Гектор стоял на том же месте и опять раздумывал над загадкой этих слов. Он не понимал их. Кем был тот умирающий? Откуда он знал Гектора? Наконец Гектор покачал головой, повернулся и пошел назад, туда, где стоял в ожидании вертолет, медленно вращая лопастями винта. Гектор поднялся на борт, и они полетели. В пустынной жаре день проходит быстро, и, когда они вернулись в поселок № 8, до захода солнца оставался всего час. Это время Гектор использовал на то, чтобы посетить стрельбище и выпустить сотню девяти-миллиметровых патронов из пистолета «Беретта М9» и из автомата «Беретта SC-70/90». Все его люди еженедельно должны были выпускать по мишеням не менее чем по пятьсот патронов, а мишени потом передавать оружейнику. Гектор регулярно их проверял. Его люди стреляли отлично, но он не хотел позволять им ни малейшего проявления небрежности, ни тени самодовольства. Они хороши. Пусть такими и остаются.
Когда он вернулся со стрельбища в поселок, солнце уже село и короткие пустынные сумерки сменила ночь. Гектор отправился в хорошо оборудованный спортивный зал, с час бежал по движущейся дорожке, а потом еще полчаса поднимал тяжести. Потом, уже у себя, принял горячий душ, сменил пыльный камуфляжный костюм на свежий, выстиранный и выглаженный, и пошел в столовую. Берт Симпсон и другие руководящие сотрудники были в баре. Все выглядели усталыми и осунувшимися.
— Выпьешь с нами? — спросил Берт.
— Спасибо за приглашение, — ответил Гектор и кивнул бармену. Тот налил ему порцию шотландского виски «Обан» [9] восемнадцатилетней выдержки. Гектор приветствовал Берта, подняв стакан, и они выпили.
— Как наша леди-босс? — спросил Гектор.
Берт закатил глаза.
— Тебе лучше не знать.
— И все-таки?
— Она не человек.
— Мне она кажется очень похожей на человека, — заметил Гектор.
— Это иллюзия. Какие-то хитрые штучки, черт их дери. Ловкость рук. Больше ничего не скажу. Увидишь сам.
9
Виски, которое производится в шотландском порту Обан.
— Что это значит? — спросил Гектор.
— Ты сопровождаешь ее на пробежке, приятель.
— Когда?
— Рано утром послезавтра. Встречаетесь ровно в 5:30 у главных ворот. Она сказала, десять миль. И готов биться об заклад, что она задаст темп, не похожий на прогулочный. Не позволяй ей обогнать себя.
Для Хейзел Бэннок день тоже был длинным и трудным, но ничего такого, что нельзя было бы смыть в горячей ванне с пеной. Потом она вымыла голову и высушила волосы
10
Prix de l'Arc de Triomphe, проводятся на ипподроме Лоншан, в Париже.
— Как ваша простуда, Агата? Сегодня вы не так хрипите, как вчера.
— Мне гораздо лучше, миссис Бэннок. Спасибо за заботу.
Вот за что ее любят работники — за заботу, пока кто-нибудь не ошибется. Тогда она безжалостно увольняет. Хейзел закончила разговор с Агатой и сверила часы с циферблатом на стене. На борту «Влюбленного дельфина» то же самое время. Хейзел не нравилось, как Генри назвал их яхту, и она всегда называла ее просто «Дельфин». Из уважения к памяти мужа она не могла переименовать ее; к тому же Генри заверял, что сделать это значило бы навлечь на себя невезение. Название — единственное, что не устраивало Хейзел на судне: 125 метров самой сибаритской роскоши, двенадцать гостевых кают и просторные апартаменты владельца. Столовая и другие помещения украшены многоцветными фресками работы модных современных художников. Четыре мощных двигателя позволяют яхте пересечь Атлантический океан за шесть дней. Яхта оборудована всеми последними достижениями навигационной техники и электронных средств связи; игрушки на борту Хейзел способны изумить даже самых привередливых и избалованных гостей. Хейзел набрала номер капитанского мостика, и ей ответили еще до второго гудка.
— «Влюбленный дельфин». Мостик.
Она узнала калифорнийский акцент.
— Мистер Джетсон?
Старший помощник. Как только он понял, кто звонит, его голос исполнился почтения.
— Добрый день, миссис Бэннок.
— Можно поговорить с капитаном Франклином?
— Конечно, миссис Бэннок. Он рядом со мной. Передаю трубку.
Джек Франклин поздоровался, и Хейзел сразу спросила:
— Все в порядке, капитан?
— Да, миссис Бэннок, — заверил он.
— Где вы сейчас?
Франклин прочел координаты на мониторе данных со спутника, потом быстро перевел их в более понятную форму:
— Мы в ста сорока шести морских милях к юго-востоку от Мадагаскара, идем курсом на остров Маэ Сейшельского архипелага. Ожидаемое время прибытия на Маэ — в полдень в четверг.
— Вы сильно продвинулись, капитан Франклин, — сказала Хейзел. — Моя дочь с вами на мостике?
— Боюсь, что нет, миссис Бэннок. Мисс Бэннок рано ушла к себе и попросила подать ужин в вашу каюту. Прошу прощения, я хотел сказать, в ее каюту.
Когда миссис Бэннок не на борту, дочери позволено занимать ее апартаменты. Франклин всегда считал, что картин Гогена и Моне и люстры работы Лалика [11] многовато для невоспитанного подростка, девчонки, считающей себя не менее важной персоной, чем ее знаменитая мать. Увы, красивая, но неприятная маленькая стервоза была единственной слабостью Хейзел Бэннок.
— Пожалуйста, соедините меня с ней, — велела Хейзел Бэннок.
— Конечно, миссис Бэннок.
Она услышала щелчок. Линия отключилась, потом вновь ожила, послышался гудок. Хейзел ждала двадцать гудков, прежде чем трубку подняли. Она узнала голос дочери.
11
Рене Жюль Лалик (1860–1945) — выдающийся французский художник, ювелир и декоратор эпохи Art Nouveau (от франц. Art Nouveau — Новое искусство).