Те, кто выжил

Тамоников Александр

— Он такой!

Мать Горшкова подошла к жене Кости:

— Дай-ка сыночка, Лена, чего ты его на руках держишь? Пусть по травке побегает, воздухом чистым подышит. Здесь не город.

Лена ответила:

— Ой, тетя Настя, пойдет ли? Он у нас непредсказуемый. Не капризный, нет, но если кто не понравится, то к тому ни за что не пойдет! Если, конечно, Костя не прикрикнет! Отца он боится!

Ветров поправил жену:

— Уважает, а не боится! Я что, страшилище какое, бояться меня?

Анастасия Петровна, не слушая молодых, протянула руки к мальчику:

— Здравствуй, Дима, пойдем к бабушке? Я тебе кур, гусей покажу, сладеньким угощу. Пойдем?

Маленький Дима завертелся:

— Пусти, мам!

Лена улыбнулась:

— Смотрите, приглянулись вы ему!

— К детям, девонька, надо с лаской! Не смотри, что росточком малы, все понимают. Если не разумом, то душой! Идем, сыночек, во двор, идем, родной!

Димка засеменил рядом с Анастасией Петровной.

Николай обратился к гостям:

— Ну, с чего начнем? Вы хоть завтракали?

Костя ответил:

— Завтракали,

не волнуйся.

— Ну а на обед шашлычок сварганим! У реки в балочке, рядом с рощей. Сейчас давайте распаковывайтесь и пойдем в комнату, что для вас приготовили. Вещи, какие есть, оставим, чайком побалуемся и начнем культурную программу.

Костя сказал:

— Машину не мешало бы во двор загнать, да вижу, ворот нет!

Колян усмехнулся:

— Это у вас в городе все надо под охрану сдавать да прятать, здесь подобное не практикуется. Прижми к забору свою лайбу, чтобы дорогу освободить, и все! Даже можешь не закрывать. Никто близко не подойдет. А по окрестностям на служебном вездеходе проедем. На нем и к реке спустимся. Вот только как с Димкой быть? Ему, наверное, днем спать положено?

Лена проговорила:

— Об этом, Коля, не думай! Димка, если захочет, то уснет там, где будет. Дома, значит, дома, в машине так в машине!

— Ну тогда лады! Давайте, вытаскивайте из багажника то, что привезли!

Костя сказал:

— Да мы ничего такого и не взяли с собой, лишь костюмы спортивные теплые, мяса маринованного, одеяло.

— Ясно! Тогда забирайте костюмы и в дом. Переодевайтесь, чайку попьем и двинемся на активный отдых!

— А тебя, Колян, начальство не потревожит?

— Не потревожит! Во-первых, чтобы потревожить меня, сначала найти надо. Что без рации невозможно. А она выключена. Во-вторых, я с понедельника в отпуске, так что искать меня смысла нет. Ну а случится что серьезное на участке, я и без начальства сам справлюсь. Так что айда в дом, ребята!

Закончив дела в доме, пересели в «УАЗ», тронулись по деревне. Колян, медленно ведя вездеход, проговорил:

— Вот тут я родился, вырос, отсюда в армию пошел, сюда же и вернулся после школы милиции. Хотел в десант контрактником податься, но по здоровью не прошел. Ранения сказали свое веское слово.

Костя спросил:

— А тот парень, Тихонок, что ли, о похождениях с которым ты рассказывал в Чечне, тоже живет в деревне или уехал?

Колян улыбнулся:

— Здесь он!

Лена наклонилась к переднему сиденью:

— А что за похождения, Коль? Костя ничего мне не рассказывал!

— Да было дело! Картошку однажды на его огороде отравой сожгли, бузили, как самогона обожрались. Пили мы тогда, стараясь на взрослых быть похожими. Одно слово — пацаны. — Он указал на длинный и высокий забор: — Усадьбу справа видите?

— Видим!

— Хотите еще одну историю из серии: Колян и Тихонок до армии?

Костя улыбнулся, предвосхищая колоритный рассказ боевого друга:

— Конечно!

Колян повернулся к Лене:

— А ты как?

— Я за!

— Тогда слушайте. Ты «хомута» соседней роты помнишь?

— Не обращал внимания, а что?

— Да так, похож он был на одного козла из нашей деревни, который жил в этой усадьбе. Потом с семьей, пока я был в армии, слинял куда-то на север.

— И чем так прославился твой односельчанин?

— Он раньше объездчиком работал. По полям на рысаке своем гарцевал. Яблоки у него, Кость, — мед! Во всей деревне таких нет. А у него, гада, были. Он мужик куркулистый, видал, забор вокруг дома какой отгрохал. Да вдогонку овчарку по проволоке запустил. Паштет — кобель его, злющий был, как волчара. Под стать хозяину, тот тоже как с цепи спущенный. Мы с пацанами постоянно к нему в сад лазили. И знали, что добром не кончится, Хорь — мужик этот, постоянно сад свой пас, а один черт, лезли. Трезора его мы кое-как прикормили, так что лаять он лаял, но не бросался. И, главное, яблок-то не успевали набрать — Хорь засекал нас и гонял кнутом, а все равно с сумерками ломились к нему, как кабаны по камышам. Че ломились? Пацанами мы тогда были — лет по десять, не боле. Хорь, хоть и гонялся с кнутом, но почти никого не сек. Кто увертывался, где ветки да кусты спасали. Но вот однажды попали мы плотно. Помню, с Тихонком на бревнах возле керосинки сидели да семечки лузгали. Дом Хоря рядом. А у него была привычка — после работы махнет водки еще там, на центральной усадьбе, и мчит на своем «Восходе». Жена у него забитая какая-то была, да и немудрено — с таким муженьком жить, и пацан ихний, Петюня, наш ровесник. Башка у него не по резьбе еще с детства пошла. Так они к приезду Хоря ворота нараспашку, а он на скорости, красуясь, шасть туда с разворотом. И начинает, по пьянке, мозги своим вправлять. Вот и в тот раз, летит, гад, по сторонам не смотрит, а тут кошак тихоновский ему под колеса. Хлоп и переехал Ваську. Даже не оглянулся. Тихонок вскочил, хотел камнем в Хоря запустить, но тот уже в ворота проскочил, да и голышей подходящих рядом не было. Ну и разозлился Тихоня: «Прибью эту гниду за кота, завалю сволочь». А сам метр с кепкой. Ну, похоронили мы кошака и задумались, как Хорю за поступок его сволочной отплатить. Сначала хотели камнями подбить, но одумались вовремя: так и убить можно. Паштета травить жалко было, а котов Хорь отродясь не держал, не уживались они с ним. Короче, думали, думали, решили — пару яблонь ему загубить. Этой же ночью. Тем более он, видать, дома еще поддал — песни во дворе орал. Посчитали, ночью спать будет, козел драный. Только не угадали мы. Как всегда.

— Ну а дальше?

— Ты слушай. Сходили мы с Тихонком на первый сеанс

в клуб и уже часов в десять-одиннадцать полезли. Тихон спер из дома кусок мяса — Паштету. Я прихватил лестницу, чтобы на заборе не корячиться. Осмотрелись по сторонам и вперед, на мины. Сначала все шло по плану. Выбрали яблони возле забора, залезли на них и стали прыгать на ветвях, пока те не обламывались. И… зазевались. Хорь появился, крадучись. Мы не заметили подхода. А когда я увидел его пьяную, злющую рожу, было поздно. Ясное дело, я винтом вниз и сразу на забор, про лестницу и не вспомнил. Повис, подтянулся и почти уже перемахнул, как козлина эта меня кнутом и достала. От души приложился Хорь. У меня аж слезы брызнули. Рубашка лопнула, спину как кипятком обдало. Да еще приземлился неудачно, на валун попал. Всю ночь потом маялся — спина болела. И такую ненависть я затаил на Хоря, слов нет объяснить. Думал даже из ружья отцовского кончить его. Тихонку тоже досталось. Поменьше, чем мне, но досталось. Это утром выяснилось, когда мы собрались совет держать, какую подлянку посерьезней Хорю кинуть. И придумали. Ты только послушай, что выдумали? Скажи, был ум или нет? Земля, видите, в деревне у нас песчаная. Вот мы, дождавшись, когда Хорь на работу свинтит, взяли лопаты и стали яму копать посреди дороги, где обычно он гусарит на своем самокате. Переулок глухой, почти безлюдный, так что никто нас не видел. Только Петюня на минуту подвалил. Но он ни во что не въезжал, даун, словом, так что опасности не представлял. Он ли потом нас заложил или не он, не знаю, но пинков мы ему, после всех событий, на всякий случай подкинули. Это было потом. А пока, днем, вырыли яму, сгоняли к сельмагу — стянули пару картонных коробок, фанеру. Закрыли ими яму, а выкопали прилично, с метр глубиной. Потом присыпали все песком и старым, брошенным возле церкви колесом укатали место. Со стороны незаметно, дорога, как дорога. Сели на бревна и стали ждать. Почти весь день не жрамши просидели. Боялись упустить момент. Короче, ближе к вечеру слышим — затарахтела его лабудушка. Мы за керосинку и через щели пасем. Едет, долдон. Скорость держит приличную и уже сигналить начал, чтоб ворота ему открыли. И тут р-раз! Переднее колесо попадает в яму, а сам Хорь, по инерции, летит через руль. А возле забора бревно лежало солидное. И он прямо в торец бревна ка-ак въедет! Башкой! Удар такой глухой — бух, и тишина! Лежит замертво, не дергается даже. Ну, мы, понятно, ноги в руки и на купалище, для отвода глаз. Там очухались. Тихонок говорит — убили, мол. Я и сам сдрейфил порядком. Но делать нечего, что сделано, то сделано. Около часа прошло — слышу, мать шумит, зовет домой. Не, думаю, подожду еще. Но не будешь же все время прятаться, да и где в деревне схорониться-то? Подождал, сколько мог, и пошел домой. Открываю дверь, а спиной ко мне Хорь сидит. Ну, Кость, и облегчение я испытал: живой, значит. Отец меня увидел и зовет — иди-ка, мол, засранец сюда! И Хорь поворачивается. Ну, тут я чуть со смеху не упал. У того такой знатный шишак на лбу. С яйцо, не меньше, и фиолетовый, с отливом. Отец как сорвется со стула, хватает меня и тащит к Хорю за ухо, больно так, блин. «Твоя работа?» — спрашивает. Я молчу. Ну, отец и обласкал меня ремнем. И бил, скажу тебе, зверски. В общем, получили мы. Тихонка его отец тоже выпорол, по самое не могу…

Костя, смеясь, проговорил:

— А по виду Ивана Степановича и не скажешь, что он способен кого-то выпороть!

— Вообще-то отец человек мирный, но, видать, я доставал его сильно, вот и срывался. А мать жалела. Но это еще не все! Решили отомстить Хорю. У нас раньше почти вся деревня гусей на острове посредине реки держала. Ну, мужики иногда плавали туда, посмотреть живность. Лодки по всему берегу стояли. Просто так, тросом за корягу зацеплены, и все. И только у Хоря на такой цепи сидела, которая крейсер удержала бы. А цепь замком амбарным соединялась со штырем метра в два, вбитым в землю. Представляете? Но ладно, узнали мы с Тихонком, что в ближайший выходной Хорь наш собирается остров посетить, и решили притопить его. Заранее вышли к реке, опрокинули лодку, зубилом и ножами повыковыривали паклю из щелей, вернули посудину на место. У него в лодке на дне щит лежал, так что щелей не видать и снаружи ничего не заметно. Только следы замели, поднялись на обрыв, глядим, идет Хорь, согнувшись под веслами и рюкзаком. Уж что он в вещмешке нес, неизвестно, да это нас и не волновало. Мы сразу в пещерку, что еще до этого в обрыве соорудили. Да так, что не заметишь, если вплотную не подойдешь. Из пещеры пасем берег. Спускается Хорь, весла и рюкзак в лодку, отцепил цепь и поплыл. Метров тридцать проплыл и только тогда заметил, что лодка садится. А может, и вода уже проступила. Место там глубокое, гиблое. За год или два до этого один наш деревенский чудила решил в том месте трактор помыть. В реку въехал и… кранты. Пошел под воду «Беларусь». Парень выплыл, а трактор ушел. Водолазов-спецов вызывали. И что думаешь? Пропал «Беларусь»! Сгинул! Но ладно. Короче, Хорь, поняв, что тонет, разворачивает лодку и во все лопатки к берегу. А уж поздно. Проплыл метров десять, может, поболее, и все! Ушла под воду его посудина. Он вплавь к берегу и давай по суше метаться да орать. Убью, мол, этих придурков Коляна с Тихонком, гадом буду, убью. Мы выбрали момент, из пещеры на поле шасть и в овраг. По нему до купалища на озере добрались, разделись и на песок. Вскоре Хорь с отцом появились. Отец показывает на нас и говорит — да вот они, с утра здесь. Почесал репу Хорь, развернулся и домой! Предъявить-то ничего не мог? Отец потом спрашивал — наша работа? Я в отказ! Тихон у себя тоже! После этого Хоря словно подменили. Пить почти бросил, жену, правда, метелил по-прежнему, но это у него, видно, в крови уже было, и все на нас с Тихонком косился. А нам плевать на него. Мы свое дело сделали! Вот так!