Те же и Скунс
Шрифт:
Сначала он только понял, что ненавистное пение наконец прекратилось. Но жёсткое плечо внезапно поплыло из его готовой сомкнуться ладони, заставив потянуться вперёд, а на кисть сверху легли цепкие пальцы, и…
Кромешная боль расплавила запястье и локоть, вонзившись в мозг сотнями игл! Витя был хорошо тренирован, и только поэтому его тело успело вовремя вычислить единственную дорогу к спасению. Выстрелило из-под себя ноги и боком рухнуло на бетон.
– Ну вот, – удовлетворённо проворчал Снегирёв. – Давно бы так. А то – «подождите»…
Витя корчился в его хватке и скрёб щекой пол, героически пытаясь освободиться. Из
– Вставай, – сказал ему Снегирёв. – Ну-ка, неча на холодном лежать, начинку простудишь!
Витя встал. Сперва на колени, потом и во весь рост. Следом за рукой, увлекаемой живодёром. Поднявшись, он снова попробовал освободиться, но от лёгкого нажатия из глаз потекли слезы. Ничем, кроме переломанных суставов, его усилия кончиться не могли. Витя и на это был готов, но что толку?.. Снегирёв подобрал цветочки и торт:
– Веди, показывай, как миллионеры живут…
И Витя повёл – а что ему оставалось? Он сделал шаг, потом ещё, заново переступая порог. Может, у него ещё появится шанс…
Шанса не появилось. Появилась хозяйка.
Осталось неизвестным, разбудила ли её лестничная какофония или она проснулась сама. Она стояла в коридоре и недоумённо смотрела на двоих мужчин. Немного отяжелевшая, заспанная.
Беременная.
Кошмар сделался абсолютным. До Вити внезапно дошло, что его сугубо подневольное положение было для неё вовсе не очевидно: очень уж умелые руки держали его в садистском захвате. И он набрал воздуху в лёгкие для прощального вопля: «Бегите, запритесь, вызовите…»
Его опередили.
– Леночка! – сказал Снегирёв. – Леночка, милая, вы меня узнаёте?
– Алёша!.. – чуть запоздало включилась молодая женщина. – Алёша, какими судьбами? Господи, как я вам рада-то!..
Тиски на Витиной кисти наконец разжались, и он снова сел в кресло, с которого пять минут назад так решительно встал. Рубашка липла к спине, по вискам сползали полновесные капли. Елена Николаевна ничего не заметила.
– А вас, я смотрю, можно поздравить, – сказал Снегирёв, когда они обосновались на просторной кухне и хозяйка дома разрезала торт (фруктовый, со взбитыми сливками: её вкусы он помнил ещё с «канарских» времён).
Леночка мило покраснела и непроизвольно коснулась рукой живота:
– Да… Вы знаете, уже толкается… Врач сказал, сын… Антон так любит послушать…
Снегирёв поставил на стол обширный, как арбуз, заварочный чайник и три тарелочки: как же без Вити, наш Витенька, он, знаете, такой сладкоежка. Лена хотела отнести охраннику его порцию, Алексей не позволил ей попусту бегать туда-сюда, сходил сам. Утюг никак не отреагировал на его появление – молчал и смотрел в пол. Вернувшись на кухню, Снегирёв собрался с духом:
– Леночка, простите… а можно мне… тоже послушать?
Он заикался. Ему не было дано бережно гладить Кирино чрево и почтительно приникать к нему ухом:
«Эй, в трюме! Я твой папа, ясно тебе?»
Елена Николаевна рассмеялась:
– Да пожалуйста… Вот как раз опять безобразничает… В её голосе
Он пробыл в квартире примерно полчаса и благополучно свинтил, разминувшись с Меньшовым на сорок минут. «Опять не удаётся вас познакомить», – сокрушалась Лена. «Ничего, – сказал он, прощаясь. – Бог троицу любит». Вместе с командиром и девочками приехали старые друзья Утюга – бородатый очкарик Валера Загорский, больше известный как Варсонофий, и белокурая бестия Эйно Тамм по прозвищу Десять. Они привезли из Москвы молодого человека с внешностью ассирийского прорицателя. Смуглыми чертами он походил на кавказца, но было в его облике нечто непередаваемо древнее.
К бездонным глазам наследника тысячелетий ощутимо недоставало завитой кольцами бороды, парчи и золотых украшений. А так всё было очень даже на месте.
– Серёжа… – застенчиво представился он, кланяясь Леночке с грацией восточного принца. Пальцы у него были невероятной длины, чуткие, сильные и горячие.
– Ассаргадон! – добавил Эйно.
– Царь царей Ассаргадон, – поправил обстоятельный Варсонофий. – Нехристь, прости Господи. А так вообще-то парень хороший.
– Гигант апокрифической медицины, – скупо улыбнулся Меньшов.
Когда Елена Николаевна накормила девочек и гостей, уничтоженный и безутешный Утюг пошёл каяться командиру.
– Гоните меня в три шеи, Антон Андреевич… – завершил он рассказ о своём смертельном позоре. – Попался, как последний сопляк…
Антон Андреевич, когда-то звавшийся Бешеным Огурцом, довольно долго молчал.
– Действительно как сопляк, – сказал он затем. – Но, знаешь… ты не переживай попусту, Витя. Если не на этом повороте, так ещё на каком-нибудь он точно бы тебя обошёл. Сердечный приступ разыграл бы, чтобы выманить, не знаю, что ещё, но уж что-нибудь… Это как в шахматах… Ты – очень неплохой, но – юниор… А тягался с гроссмейстером…
Позже Антон Андреевич долго стоял у окна и смотрел на город, в котором без следа растворился его бывший напарник.
Когда пал от рук подлого убийцы доктор Йоханнес Лепето, Бешеный Огурец уме давно был дома, в Союзе. Его вызвали в очень большой кабинет и дали посмотреть материалы. В том числе видеозаписи и фотографии непосредственно с места трагедии. Есть ли какая-то вероятность, спросили его.
Материалы были переданы советской стороне непосредственно Раймондом Чагамундоч, новым президентом республики Серебряный Берег. Очередной выпускник незабвенного института Лумумбы собирался продолжать курс на сотрудничество, но при этом решительно осуждал деспотические заскоки предшественника. Он, в частности, счёл, что советских друзей может заинтересовать судьба соотечественника, помогавшего бороться с антинародной кликой Лепето. Там тоже были записи и датированные фотографин, сделанные лично покойным диктатором. Бешеный Огурец заставил себя просмотреть их все до конца, не обходя взглядом глаз поседевшего за одни сутки напарника. В этих глазах сначала было недоумение. Потом – отчаяние. И под конец – некая запредельная уверенность: Я ЗА ВАМИ ПРИДУ. ЕСЛИ ВЫЖИВУ. А УЖ Я ПОСТАРАЮСЬ… Как выяснилось, мёртвого тела Горчичника, он же Скунс, не видел никто. Есть ли хоть минимальная вероятность, вновь спросили Бешеного Огурца.